– Никаких проблем. Поездка в Якиму уже дала кое-какие идеи.
– Что ты имеешь в виду?
Энди имела в виду пьяную проститутку в гостинице, однако не видела смысла делиться с Айзеком своими мыслями о матери, которой к тому же она никогда не знала.
– Да в общем-то ничего. Просто поверь, я могу сочинить такую липовую семью, что они признают меня новобранцем месяца.
– Только не переусердствуй. Одна из самых серьезных проблем для агентов, работающих под прикрытием, – точная память о рассказанной «легенде». Отличная идея как можно больше придерживаться правды – по крайней мере в мелочах. Например, есть ли у тебя братья или сестры? Занималась ли ты в детстве танцами? Чем зарабатывает на жизнь твой отец?
– Являюсь ли я полукровкой, удочеренной и воспитанной белыми родителями из среднего класса?
– Да, кстати, раз уж ты упомянула об этом, вот довольно правдоподобные истоки проблем для человека, которого со временем могло бы потянуть в секту… – Айзек заметил выражение лица Энди и пошел на попятную: – Я не имел в виду тебя…
– Все в порядке.
– Я не хочу, чтобы ты, стремясь заслужить мое одобрение, придумывала какую-то особенную «легенду». Если бы я отправлялся на это задание, мне бы, разумеется, пришлось идти как чернокожему. Но ты выглядишь белой, ты воспитана белыми, ты можешь быть белой. Или можешь быть индеанкой. Или можешь быть помесью. В твоем распоряжении эта уникальная роскошь.
– Далеко не роскошь, – заметила Энди.
– Прости, я неудачно выбрал слово.
Очень неудачно. Энди могла бы рассказать Айзеку, как в колледже поехала на пау-вау – встречу индейцев – в университетский кампус, и ее избегали как просто еще одну сексуально озабоченную белую цыпочку, охотящуюся за загорелым индейским воином. Как студенческий комитет отказал ей в притязаниях на статус коренной американки, потому что Энди понятия не имела, к какому племени принадлежала ее мать. Как в детстве она вела дневник веревочным письмом, отмечая самые важные события в жизни узелками и цветными бусинами, а мать отобрала его и сожгла, испугавшись, что это связано с какой-либо разновидностью сатанизма.
– Айзек, дашь ты мне это задание или нет?
– Да. Даю.
– Спасибо. – Энди была испугана, но довольна.
– Не за что. И тебе, пожалуй, следовало бы больше благодарить Викторию, чем меня.
– Викторию?
– Я с ней разговаривал около часа назад. Хотел узнать, что она думает о поручении этого задания тебе. Последнее время Сантос что-то хандрит – и поэтому так тускло и выглядит в этом деле. Мне кажется, в тебе она видит саму себя в молодости. Если ты хорошо сыграешь, то, возможно, найдешь подходящего наставника.
– Она хотела бы учить меня?
– Она уже присматривается к тебе. И не хочет, чтобы тебя считали молодой и неопытной для рискованных заданий вроде этого. Не хочет, чтобы у тебя не было шанса заполучить репутацию, необходимую для достижения вершины.
Энди знала о неудачной попытке Виктории занять пост главы отдела по розыску педофилов и серийных убийц, знала, что в Квонтико женщина никогда не возглавляла отдел, занимающийся психопатологией насилия.
– Забавно, но самыми жесткими моими критиками всегда были женщины. Приятно, что хоть одна на моей стороне. Спасибо, что передал это.
– Не за что. И еще раз извиняюсь за глупые замечания о сектах и твоем смешанном происхождении. Я вел себя неподобающе.
– Забудь об этом. Просто у приемного ребенка все в жизни очень сложно. Постоянно думаешь о самых разных вещах вроде братьев или сестер, которые, возможно, воспитываются где-то еще. Вдруг их жизни труднее, чем моя… А может быть, они понимают, кто они такие, лучше, чем я… Есть ли в этом какой-то смысл?
– Конечно.
Они посидели молча, словно все важное уже сказано. Энди посмотрела на часы:
– Если мы договорились, то мне лучше нанести визит техникам.
– Определенно.
Она встала и пошла к двери.
– Эй, Энди, – окликнул Андервуд.
Она остановилась и обернулась. Айзек покачал головой, наполовину улыбаясь, наполовину хмурясь.
– Черт тебя побери, Кира. Ты завалила первый тест.
– Больше не повторится, сэр. – Энди улыбнулась и, выходя, изобразила, что отдает салют. И добавила про себя: «По крайней мере, надеюсь на это». Улыбка погасла.
Над Пьюджет-Саунд занималось туманное утро пятницы. До восхода солнца оставался еще час, поэтому плотный серый покров, висящий над Вашингтонским женским исправительным центром, даже не начинал рассеиваться. В предрассветной тишине голый цементный пол и шлакоблочные стены были ужасно холодными.
Большинство заключенных спали в камерах. Несколько дюжин, однако, проводили ночь в большой общей спальне – временная мера, облегчавшая перенаселенность отделения общего режима. Ряды металлических коек с белыми простынями и голубыми одеялами. Неудачницы, оказавшиеся возле забранных сеткой ламп, лежали, засунув головы под подушки, чтобы загородиться от света. Те, у кого соседки храпели, затыкали уши скомканной туалетной бумагой.
В пять утра надзиратель проходил по залу, пересчитывая всех по головам. Он шел таким медленным и ровным шагом, что ритмичное пощелкивание каблуков было похоже на тиканье гигантских часов. Он обходил ряд за рядом, никого не тревожа. Большинство даже не просыпались. Немногие проснувшиеся быстро переворачивались на другой бок и снова отрубались. Добравшись до заднего ряда, надзиратель пошел еще медленнее. Здесь было темнее, дальше от света и потому труднее что-то разглядеть. Подсчет продолжался без остановок, пока он не добрался до девятой койки. Под одеялом что-то выпирало, но как-то странно. Надзиратель включил фонарик. Койка оказалась пуста. Само по себе это не вызывало паники. Довольно часто заключенные незаметно ускользали в ванную или забирались в койку к любовницам. Но тут он заметил кое-что еще. Сдернул одеяло. Простыни не было.
Это встревожило надзирателя.
Он схватил рацию и вызвал дежурку.
– Брешь в системе защиты первого отделения! – настойчиво повторял надзиратель. – Включить свет!
Взвыла сирена, аварийные огни включились на полную мощность. Несколько дюжин сонных женщин, ворча, скатывались с коек. Команда надзирателей помчалась по запертому коридору к спальне. Когда электронные двери распахнулись, они разбились на пары и рассредоточились по отделению.
– Стройся! – кричали они.
Заключенные стояли неровными рядами, пока охрана отмечала их и заглядывала под койки. Спали все по одной; парочек не обнаружилось. Это означало, что одна заключенная отсутствует.
Трое охранников бросились в ванную. Их шаги гулко отдавались от ярко-белых стен.
– Есть тут кто-нибудь? – крикнул старший.
