Перед тем, как лечь спать, я некоторое время обдумывал
неожиданно пришедшую в голову мысль пойти погулять по парку. А что, если во
время такой же, как вчера, поздней прогулки в темноте я снова услышу те
странные звуки, но на этот раз увижу их источник, и это окажется нечто
абсолютно безобидное? То есть никто и не собирался меня убивать, никто в меня
не стрелял, нет никакой опасности для жизни, и в то же время нет слуховых
галлюцинаций. Иными словами, и ни во что страшное я не вляпался, и с головой у
меня все в порядке. Идея была весьма и весьма соблазнительной, но как человек,
набивший руку на продумывании интриг для своих сюжетов, я быстро просчитал, что
вариантов может быть целых три. Либо тот, о котором я подумал в первую очередь,
самый красивый и желанный. Либо я ничего не услышу, вчерашняя история так и не
получит разъяснения, и я буду продолжать мучиться вопросом: было это или не
было. Либо меня все-таки убьют, чего уж совсем не хотелось бы. "Завтра, -
решил я, опуская голову на подушку, - завтра я выйду гулять днем, когда светло
и в парке много людей. Если меня собирались убить, то на глазах у всех сделать
это не посмеют. А если нет, если у тех звуков совсем иное происхождение, то
будем надеяться, что мне повезет, я снова их услышу и все выясню. Как просто! И
почему я не сделал этого сегодня? Завтра сделаю обязательно".
* * *
Едва Борис переступил порог моей палаты, я почуял неладное.
Может, не зря матушка боялась, что встреча с ним может меня расстроить? Борька Викулов,
мой ровесник и одноклассник, был совершенно седым. Белым как лунь. Щеки заметно
опали. Походка была не такой стремительной, как прежде. Что с ним? Неужели
тяжелая болезнь свалилась на него? А я ничего не помню.
Наверное, мина у меня была чрезмерно выразительной, потому
что Борька усмехнулся:
- Что смотришь как неродной? Не узнаешь? - Мне
понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и обрести способность внятно
говорить.
- Прости, Боря... Я ведь не помню ничего. Что с тобой?
Ты болен?
- Я? - он расхохотался, и смех его был прежним,
раскатистым и громким. - Теперь уже нет. Теперь я здоров. Да ты не переживай,
Дюхон, ты меня в таком виде и не видел. Мы ж с тобой больше двух лет не
встречались.
То есть как это не встречались? А на кладбище? Я отчетливо
помню, что мы виделись с Борькой в феврале девяносто девятого, в день рождения
Веры. Потом было то самое восемнадцатое июля, после которого я ничего не помню,
а потом еще август - день рождения отца, октябрь - день его смерти, декабрь
день смерти сестры. Потом снова февраль, уже двухтысячного года, и снова
август, октябрь и декабрь. И февраль две тысячи первого. Восемь дней
поминовения, и что, ни на одном из них я не виделся с Борькой? Как же так,
почему? Неужели он два года болел?
- Прости, Боря, - растерянно повторил я, потому что
никаких других слов придумать не мог. - Я действительно ничего не помню.
Расскажи, будь другом.
- Да уж вижу, что ни хрена ты не помнишь! - Чуть
прихрамывая, он пошел мне навстречу, протягивая руку. Мы коротко обнялись, и я
полез в шкаф-сервант, где стояли предусмотрительно привезенные матушкой бутылки
с дорогими спиртными напитками на случай необходимости отблагодарить кого-то из
персонала.
- Мне нельзя, а тебе налью. За встречу. Что ты будешь,
коньяк, виски, водку?
- Ничего, Дюхон, не буду, я за рулем.
Это что-то новенькое! До сих пор у Борьки были водители, так
что проблема вождения никогда не принималась в расчет, если речь шла о выпивке.
- А водитель?
- А водителя нету, - он картинно развел руками в
шутовском жесте.
- Именно сегодня или его вообще больше нет? - уточнил
я, пытаясь осмыслить перемены, произошедшие с другом.
- Вообще нет. У меня больше нет водителей. Я теперь сам
езжу, как нормальный человек. Да что ты смотришь на меня как на привидение!
Давай убирай обратно свою бутылку, садись и рассказывай, как ты дошел до жизни
такой.
- Да нет уж, - я покачал головой, - это ты рассказывай.
Какая такая хворь тебя подрубила?
- Социально-политическая, - Борька снова усмехнулся, но
на этот раз его лицо выражало сарказм. - Называется она "уголовное дело
против богатого бизнесмена". Слыхал про такие болячки?
Вот это номер! Выходит, против Борьки возбудили дело!
Но, судя по тому, что он сидит у меня в палате, а не на
нарах, все обошлось, только здоровье ему попортили и нервы помотали. Борька был
немногословен, но присущее ему чувство юмора сделало рассказ об отношениях с
правоохранительной системой весьма легким и забавным по форме. Однако по сути
все это было ужасным. Просто ужасным. Его арестовали и несколько месяцев
держали под стражей в одной камере с уголовниками. Его жестоко избивали и
сокамерники, и сами милиционеры, добиваясь нужных им показаний о незаконных
финансовых операциях и переводе денег на зарубежные счета. Пытались навесить
ему организацию каких-то убийств, которые, видимо, давно не могли раскрыть.
Потом шили дело об участии в транзите наркотиков. Потом у милиционеров и
прокуроров сменилось руководство, пришли новые люди с новыми друзьями, у
которых были свои конкуренты, и новыми идеями о том, как помочь этим самым
друзьям в борьбе с этими самыми конкурентами. Короче, Бориса Викулова
выпустили, а дело закрыли. В камеру Борька пришел здоровым богатым мужиком,
любящим отцом и любимым мужем. А вышел полным инвалидом, с отбитыми почками,
раздробленным коленом и кучей других болячек. И совершенно седым. И почти
нищим, во всяком случае, по сравнению с былым достатком. Его фирму растащили по
кусочкам доброжелательные партнеры якобы в целях спасения его самого и,
радостно взмахнув серебристыми крыльями, принадлежащими Аэрофлоту, Свиссэру и
Люфтганзе, отбыли за рубеж спасать все остальное. Юристы у них были грамотные,
и Борьке по выходе из следственного изолятора даже претензии предъявить
оказалось некому. Любящая жена не пришла в восторг от подобного расклада,
который стал ей, находящейся на свободе, очевиден куда раньше, чем сидящему в
застенке Борьке. Она потребовала развод, пока он еще был под арестом, и
упорхнула от него в кресле салона бизнес-класса самолета, выполняющего рейс по
маршруту Москва - Цюрих. Рядом с ней, на соседнем кресле сидел правая рука
Бориса, его заместитель, доверенный человек, которого Борька считал своим
другом. Сын, чуть постарше моей Светки, остался с ним в Москве, мать не
захотела тащить с собой этого почти совсем безмозглого двадцатитрехлетнего
шалопая, обнаруживающего пагубные пристрастия как к безделью и красивой жизни,
так и к наркотикам. Впрочем, возможно, на таком решении настаивал ее сосед по
самолетному креслу. Во всяком случае, все проблемы Борькина экс-супруга решила
оставить на Родине, как при переезде на новую квартиру избавляются от хлама и
берут с собой только хорошие вещи.
Вот, собственно, и вся история. Борька долго лечился, благо
какие-то деньги у него все-таки были, и теперь начинает все сначала, с нуля.
Создал новую фирму и потихоньку набирает обороты, но уже не так быстро и
успешно, как это у него получилось в конце восьмидесятых, когда все
экономические ниши были свободными и доступными, занимай сколько сможешь и
успеешь. Теперь пирог давно разрезан на дольки и после длительных кровавых войн
окончательно поделен. Ну, почти окончательно. Так что втиснуться в плотные ряды
успешных бизнесменов намного труднее. Остается малый бизнес, что само по себе
неплохо для людей с невысокими запросами и умеренными амбициями, но разве
Борису это подойдет? Борису, сегодняшних доходов которого едва хватает на то,
чтобы содержать дом в ближнем Подмосковье с бассейном, теннисным кортом и
зимним садом. Когда-то средства на содержание этого трехэтажного дворца
смотрелись сущими копейками, на которые можно даже внимания не обращать, теперь
же они съедали почти весь месячный бюджет отца и сына. Борька выставил дом на
продажу, но результат пока нулевой, уж больно дорогим оказался дворец, если у
кого и есть много денег и желание жить в собственном доме в экологически чистом
месте, так он лучше построит себе что-то по собственному вкусу, чем станет
покупать "секонд-хенд". Так что продавать придется с огромными
потерями, может, кто и соблазнится. Но пока никто не соблазнился. Однако дабы
не амортизировать имущество и держать дом в чистоте, порядке и постоянной
готовности к осмотру потенциальным покупателем, Борька с сыном живут в Москве,
снимают небольшую квартирку. Вот почему доктор Василий Григорьевич не смог
дозвониться до него ни по одному из старых телефонов. Даже номер мобильника у
него другой, ведь, пока Борька парился в камере, никто его счетов не оплачивал,
и телефонная компания просто расторгла контракт в одностороннем порядке.
