* * *
Ужин в общей столовой я, естественно, пропустил. Потому что
сначала были слезы и очень короткий разговор, потом долгое совместное стояние
под душем, потом постель, потом снова разговор, на этот раз длинный и
неторопливый.
- Господи, я так этого боялась, - по щекам Лины то и
дело скатывались слезинки. - Знаешь, когда твоя мама мне сказала, что за твое
здоровье можно не беспокоиться, но ты потерял память, меня как обухом по голове
стукнуло: а как же мы с тобой? У нас был такой прекрасный год, мы вдруг будто
опомнились и начали все заново, мы влюбились друг в друга, гуляли по Москве,
взявшись за руки, говорили какие-то милые глупости, занимались любовью почти
каждый день. А теперь ты этого не помнишь, а раз не помнишь - значит, этого для
тебя не было. Я для тебя по-прежнему та Лина, которую ты знал два года назад. И
я просто не представляю, что нужно сделать, как сделать и вообще можно ли
что-нибудь сделать, чтобы это вернуть. Андрюша, я так тебя люблю!
Ураган эмоций и страсти обрушился на меня совершенно
неожиданно. Я мог предполагать все, что угодно, только не это: мой уход от
Лины, уход Лины от меня, взаимное охлаждение и отдаление друг от друга - все в
такой теме, но уж никак не всплеск романтических чувств. Господи, да что ж
такое произошло со мной за эти два проклятых года?!
Я волновался, недоумевал и в то же время искренне радовался
словам и поведению жены. Она потрясающе выглядит, намного лучше, чем та Лина
двухлетней давности, которую я помню. Помолодела, посвежела, подтянулась.
Наверное, и впрямь положительные эмоции красят женщин, а уж любовь и подавно.
- Я ведь от страха даже не позвонила тебе ни разу, хотя
Ольга Андреевна знала твои телефоны, и больничный, в палате, и новый мобильный.
Она сразу сказала, что тебе ни в коем случае нельзя волноваться, у тебя начинаются
жуткие головные боли, и намекнула, что мне лучше тебя не тревожить, а я и
настаивать не стала. Мне все казалось, что ты будешь разговаривать со мной
чужим голосом, равнодушным, ведь ты не помнишь, как сильно меня любишь. Я была
уверена, что не вынесу этого, или разревусь, или начну орать как истеричка, или
трубку брошу. А ты разволнуешься, и вообще глупо как-то... Такие серьезные вещи
по телефону не обсуждают, я подумала, уж лучше я приду к тебе, посмотрю в
глаза, поцелую, и мы обо всем поговорим. Женька очень хотел ехать со мной, он
так скучает по тебе! Но я его не взяла, он нам с тобой был бы сегодня не
очень-то кстати. Как ты считаешь?
- Это верно, - хмыкнул я, припомнив необузданное
вожделение, охватившее меня, как только Лина после первых пяти минут нашей
встречи начала неуверенно, но настойчиво вести свою партию.
Кстати, в ее сексуальных привычках, давно мною изученных,
появилось кое-что новенькое, и о своих наблюдениях я не замедлил высказаться
вслух.
- Андрюшенька, мы же с тобой почти год экспериментировали,
в нас проснулась такая жажда новизны...
Голос ее дрогнул, и из уголка глаза на мое голое плечо
скатилась очередная слезинка.
- Ты ничего не помнишь, ничего, ничего! Ты забыл даже
то, что тебе так понравилось!
- У тебя есть хорошая возможность напомнить мне, -
двусмысленно заявил я, чувствуя, что ничего не имею против такого урока.
- Но в следующий раз мне придется привезти Женьку.
- При чем тут следующий раз? Или ты торопишься? - Лина
приподнялась, оперлась на локоть и недоверчиво посмотрела на меня. Потом губы
ее растянулись в радостной улыбке.
- Ты хочешь сейчас?
Разумеется, я хотел сейчас. Ведь Лины не было рядом со мной
целый месяц. Или даже чуть больше.
* * *
Засыпал я совершенно умиротворенным. Жаль, конечно, что я не
помню, как сильно люблю свою жену. Но у меня есть одна особенность: я в
принципе не умею любить женщину, которая ко мне равнодушна. Я умею любить
только тех женщин, которые любят меня самого. Я никогда не страдал от
безответной любви, ну разве что в ранние школьные годы, мне никогда не
приходилось никого завоевывать. Я просто останавливал свой выбор на одной из
тех, которые или уже были влюблены в меня, или готовы были по первому свистку
это сделать. И если Лина снова испытывает ко мне сильные чувства, то мне не
составит никакого труда снова ответить на них.
Зато теперь я знаю: моя семья не распалась, наоборот, она
стала крепче и стабильнее. Подводя итог последним двум годам, которые болтаются
теперь черт-те где по закоулкам моей черепной коробки, можно констатировать
несомненные позитивные достижения. Наладились отношения с дочерью от первого
брака. Она даже сочла возможным посвятить меня в свои дела, суть которых хотела
бы скрыть от родной матери. Закончена одна книга и полностью написана
следующая, они по-прежнему хорошо продаются, и ни один критик пока не написал,
что известный прозаик Корин находится на излете, что он выдохся и исписался.
Судя по бумагам, оставленным Мусей мне на ознакомление, за два года еще пять
стран купили права на перевод моих книг, таким образом, количество языков, на
которых теперь будут издаваться мои романы, достигло тридцати семи. Деньги по
этим контрактам уже поступили на мой счет. Особенно радует, что в числе
указанных пяти стран снова оказались Соединенные Штаты. Пару лет назад одно
американское издательство приобрело "на пробу" права на одну книгу,
результаты продаж их более чем удовлетворили, местные газеты, откликнувшись
несколькими положительными рецензиями, назвали меня "русским Артуром
Хейли", и вот поступило предложение купить права на все книги. Это было
очень хорошо, потому что, во-первых, прорваться на американский рынок из-за
границы, тем паче из Восточной Европы, не с одной пробной вещью, а с целой
серией, - задача невероятно трудная и почти никому не удается; а во-вторых,
американские издатели много платят, потому как рынок-то большой, населения
много, стало быть, и книжек можно продать неизмеримо больше, нежели, например,
в Швеции или в Норвегии. А чем больше продано книг, тем выше мои доходы. То
есть и по этой позиции у меня пока сплошные плюсы.
И, наконец, у меня все в порядке в семье. Сын растет и
умнеет, жена любит, и с потенцией, судя по всему, проблем нет. То есть их и не
было. И слава богу, что не появились за два года.
В общем, жизнь прекрасна и удивительна. Так, может, и
плевать на нее, на амнезию-то? Есть она не просит, карман не тянет, жить не
мешает. Ну есть она и есть, да и бог с ней.
* * *
За ночь, однако, физиологические впечатления, оставленные
встречей с Линой, слегка померкли и эйфория, в которой я пребывал накануне
вечером, сменилась здоровым скептицизмом. Снова в голове закрутились вопросы,
на которые у меня не было разумного ответа. Почему я согласился написать книгу
о сестре? Почему не дал денег Светке? Есть и третий фактор - выстрел, но его
можно вывести из логического построения как неточно установленный и,
следовательно, недоказанный факт. Однако первые два обстоятельства можно
считать доказанными, и мне очень хотелось бы понять, что же так подействовало
на меня, что я стал совершать нехарактерные для себя поступки. Именно
нехарактерные, потому что я категорически не хотел писать книгу о Верочке, мне
это было не интересно, я не мемуарист, мне мешают реальные факты, которые ни в
коем случае нельзя искажать, моей фантазии нужна свобода. А матушка настаивала
на точном воспроизведении событий, потому что хотела иметь книгу-памятник.
Нехарактерными казались мне мои же поступки и потому, что я старался не
нарушать данных мною обещаний и выполнял их, даже если это выходило в ущерб
моим же интересам. И еще потому, что я вообще никогда не цеплялся за деньги, не
считал их и не жалел, щедро раздавая как в долг, так и в виде бескорыстной и
безвозмездной помощи.
