Во-вторых, мои финансовые дела находятся в полном порядке,
никаких непредвиденных крупных трат зимой у меня не было, и Муся не имеет ни
малейшего представления о том, почему я не дал дочери обещанных денег. Проблемы
Светкины я со своим литагентом не обсуждал, хотя однажды спросил, нет ли у нее
знакомых в среде музыкальных продюсеров. Якобы я хотел о ком-то навести
справки. Вероятно, о новом Светкином возлюбленном Гарике. Хотел выяснить,
какова его репутация в мире шоу-бизнеса, знает ли его кто-нибудь и как
оценивают степень его одаренности и перспективность грандиозных проектов моей
дочери. Но об этом я могу только догадываться, потому что Муся сама ничего
толком не знала и знакомых в той среде у нее не оказалось, хотя она, со
свойственной ей исполнительностью и обязательностью, взялась отыскать нужных
мне людей. Но я ответил, что, мол, не стоит напрягаться, это не так уж и важно.
Просто если бы такие знакомые были, то я поговорил бы с ними, а коль нет - так
и нет.
В-третьих, я затеялся писать книгу о том, что в нашем
Министерстве внутренних дел окопались воры, коррупционеры, пособники всяческих
негодяев и откровенные бандиты. Я действительно (тут Лина не ошиблась)
собирался делать привычный для меня производственный роман о буднях сотрудников
министерства. Толчком же послужила встреча с неким человеком, который обратился
ко мне со своей бедой. Ко мне и в самом деле многие пытаются обратиться с
просьбами о помощи, в частности, чтобы я помог разобраться в их деле. По
представлениям этих людей, писатель, особенно популярный, это человек, который
ногой открывает двери в любые кабинеты, и уж если он придет с бумагами и
скажет, что человека незаслуженно обидели, то все тут же, ломая ноги, кинутся
разбираться, искать правду и непременно решат дело в пользу просителя. Может,
при советской власти так оно и было, но сейчас - нет. Каким бы известным
писателем я ни был, лично мне могут пойти навстречу и сделать что-нибудь
побыстрее или без очереди, но не более того. А уж на людей, за которых я буду
просить, чиновничьи милости никак не распространяются. Поэтому мое
заступничество абсолютно бессмысленно. Кроме того, где гарантии, что поиски
правды, то есть законного и справедливого решения вопроса, не обернутся во вред
просителю? Нет таких гарантий, ибо проситель-то уверен, что прав в своих
притязаниях, но у закона на этот счет может быть совсем другое мнение, вот и
окажется в итоге, что мое вмешательство привело к нежелательному результату. А
виноватым будут считать меня. Мне оно нужно?
Однако некоторым просителям все же удавалось прорваться
сквозь мощный заслон Мусиных решительных отказов и терпеливых объяснений. И это
не ее вина, просто они каким-то неведомым мне образом узнавали мой домашний
телефон или даже адрес и настойчиво звонили или подкарауливали возле дома. Вот
и этому просителю удалось прорваться. Во всяком случае, Мусе я рассказывал, что
он пришел ко мне домой. Уважаемый человек, профессор, доктор каких-то точных
наук, не то технических, не то физико-математических. У него погиб внук,
шестнадцатилетний мальчик. Его нашли в лесу повешенным, и милиция после наспех
проведенного дознания пришла к выводу, что он повесился сам и что оснований для
возбуждения уголовного дела нет. Вскрытие, по мнению убитого горем деда, было
проведено поверхностно, а если не поверхностно, то его результаты
сфальсифицированы. Мальчик был повешен на чьем-то чужом ремне, его собственный
так и оставался на джинсах. Родные пытались обратить внимание милиции на эту
деталь, но безрезультатно. Более того, за несколько месяцев до этого в том же
городе был найден повешенным еще один подросток, и тоже на чужом ремне, и тоже
было вынесено решение о том, что это самоубийство. Дед погибшего мальчика не
допускал и мысли о том, что внук мог покончить с собой, это был жизнерадостный
уравновешенный юноша, и никаких изменений в его настроении или поведении
близкие не замечали. При этом дедушка как настоящий научный работник
перелопатил гору литературы о подростковых суицидах и пришел к выводу, что если
бы ребенок в таком возрасте захотел уйти из жизни путем самоповешения, то в
девяноста девяти процентах случаев сделал бы это у себя дома. А не в лесу.
Причину же столь халатного и бездушного отношения милиции к своим обязанностям
дед видел в нежелании тратить время на раскрытие тяжких преступлений, потому
что время это нужно нашим доблестным милиционерам совсем для других дел,
например, для того, чтобы заниматься поборами с местных предпринимателей и
торговцев или ездить по указанным бандитами адресам и устраивать, прикрываясь
формой и удостоверениями, все различные разборки, в том числе и с применением
физической силы. Что же касается прокурора, равнодушно взирающего на это
беззаконие, то его позиция объясняется тем, что он сильно зависит от благорасположения
милиционеров, однажды застукавших его с поличным просто-таки при совершении
преступления. И они, по взаимной договоренности, будут молчать ровно до тех
пор, пока он дает им дышать, иными словами - самовольно решать, что является
преступлением, а что - нет, по какому факту работать, а какой замарафетить.
Еще Муся рассказала, что история эта показалась мне уж
слишком... Короче, я не был уверен, что все происходило именно так и за всем
этим стояли именно такие мотивы. Однако Муся мои сомнения развеяла, объяснив
мне, что я оторвался от жизни, живу в башне из слоновой кости, передоверив
окружающим все организационные моменты своего существования, и просто не имею
представления о том, какой бардак, безобразие и беззаконие царят сегодня в
правоохранительных структурах. А когда я заговорил о том, что, может, мне
попробовать об этом написать, Муся горячо меня поддержала, высказав со своей
стороны ряд вполне разумных аргументов, которые она мне сегодня снова
повторила. Мои последние книги - о дизайнерах и о риэлтерах - рассказывают о
жизни "новых молодых русских" и, соответственно, интересны в первую
очередь именно этому социально-биологическому слою. Людей, которым сегодня за
пятьдесят, мои герои с их бизнес-проблемами, фьючерсными сделками, консалтингами
и лизингами не очень-то волнуют. Пора написать книгу, обращенную к старшему
поколению, чтобы завоевать и эту часть читательской аудитории. А старшее
поколение в нынешнее время весьма обеспокоено именно проблемами беззакония и
произвола. Ведь они, в отличие от молодых, очень хорошо помнят то время, когда
звание милиционера звучало гордо, работать в милиции было престижно и
считалось, что "она их бережет". Кроме того, на фоне моей
демонстративной аполитичности неплохо бы хоть как-то высказаться критически в
отношении существующих порядков, чтобы у читателей не возникло ощущения, что я
зажрался и, получая высокие гонорары, живу в полном ладу и согласии с тем самым
миром, в котором столько нищих, голодных, безработных, разоренных и
несправедливо обиженных. Я, по мнению многоопытной Муси, много лет эксплуатирую
жанр производственного бытописательства, и пришло уже время впустить в свое
творчество свежую струю, дабы не быть однообразным и не надоесть читателям.
Мусе я верил, у нее действительно был и огромный опыт и
фантастическое чутье. Ну и кроме того, в глубине души я не мог не признать, что
она права. Впрочем, как всегда. Моя Пушистая Кошечка никогда не ошибалась, во
всяком случае, за те годы, что работала со мной.
