Не желая пускать дело на самотек, я тут же позвонил домой,
надеясь, что жена еще не ушла на работу.
- Конечно, пусть Мария заезжает в любое время, если у
нее есть ключи, - спокойно отозвалась Лина, из чего я немедленно заключил, что
в квартире идеальный порядок, нигде ни пылинки, каждая вещь находится на своем
месте и можно без стеснения впускать посторонних в дом. - Даже хорошо, что она
заедет, я оставлю для тебя пакет с чистым бельем и пирожками, у меня вчера
получились дивные пирожки, и я так жалела, что не успеваю до тебя доехать. Ты
не обижаешься, что я вчера не приехала и сегодня не успеваю?
- Ну что ты, - великодушно откликнулся я, - я же не на
смертном одре, а ты действительно очень занята, я понимаю.
На самом деле я даже обрадовался, что Лина сегодня не
приедет. Все-таки странно устроены мужики! Или, может, не все мужики, а только
я один? До тех пор, пока я был уверен, что "вернулся" к Лине, я
относился к ней как к своей единственной (на данный момент) женщине, со всем
доступным мне пылом и посильной жадностью. Стоило только мне узнать, что у
меня, оказывается, есть подруга, как интерес к жене заметно притух и стремление
сладострастно помечтать о незнакомке, в которую я, как выяснилось, был влюблен,
пересилило желание обладания реальной женщиной.
На завтрак я явился, все еще пребывая в легком недоумении по
поводу собственного непостоянства. Павел Колючкович встретил меня радостными
возгласами, а Елена затравленно глянула запавшими глазами и уткнулась в свою
тарелку.
- Куда вы запропастились? Вас вчера опять не было на
ужине, мы с Леночкой уже начали беспокоиться.
Павел Петрович умел одновременно жевать и говорить без
малейшего ущерба для дикции, чем постоянно повергал меня в изумление. На этот
раз я решил развеять их тревогу раз и навсегда, хотя прежде, когда старикан
наседал на меня с вопросами по поводу пропущенной трапезы, предпочитал
отмалчиваться или уклончиво врать насчет головной боли или внезапно накатившей
сонливости. Но Муся освободилась из канадского плена, отныне она будет
приезжать ко мне регулярно, и я подумал, что пора поставить моих сотрапезников
в известность о моей, с позволения сказать, самостоятельности.
- Вчера приезжал мой литературный агент, нам о многом
нужно было переговорить. Вы же понимаете, мне неудобно было оставлять человека
в комнате, а самому идти на ужин.
Мне показалось или щеки Елены слегка покраснели? Наверное,
показалось.
- О, у вас есть свой агент! - Павел Петрович от этого
сообщения возбудился до чрезвычайности. - Насколько я знаю, в нашей стране это
не было принято, во всяком случае при советской власти. А сейчас у каждого
писателя есть свой агент или только у вас?
Завтрак, таким образом, прошел под лозунгом "Каждому
автору - свой литагент". Я подробно рассказывал Чертополоху все, что знал,
отвечал на его пытливые вопросы, краем глаза наблюдая за трепетной Мимозой,
которая, как мне казалось, по ходу разговора оживала, расправляла листики и
даже начала улыбаться.
- Она была очень занята, но теперь освободилась и будет
приезжать ко мне часто, может быть, даже каждый день. Так что не обессудьте,
Павел Петрович, Елена, - я изобразил полупоклон в сторону каждого из моих сотрапезников,
- но мне придется порой пропускать обеды и ужины. Вам не следует из-за этого
тревожиться.
- Позвольте! - Старикан, похоже, решил вцепиться в меня
мертвой хваткой. - Вы сказали, ваша дама-агент была очень занята. Из-за кого же
вы пропускали ужины?
- Ко мне приезжала жена.
Я ответил спокойно, но в душе был несколько покороблен такой
бесцеремонностью со стороны Павла Петровича.
- Я не понимаю! - Он театрально воздел вверх сухонькие
ручонки, что, вероятно, должно было выражать крайнюю степень возмущения. -
Когда к вам приезжает человек по делу и вы из-за этого не можете выйти к ужину
- это разумно. Но как ваша жена могла спокойно смотреть на то, что вы остаетесь
голодным? Она же не может не понимать, что она-то вернется домой и покушает, а
вам придется ждать до утра. Поразительный эгоизм! Просто поразительный! Вы меня
простите, Андрей, я знаю, что вас регулярно навещает ваша матушка, но из-за нее
вы ни разу не пропустили ни обед, ни ужин. Она этого просто не допустила бы!
Она - мать, и для нее на первом месте вы и ваши интересы, ваше здоровье.
И в этот момент я рассвирепел. Что на меня нашло - не знаю,
ведь выходил к завтраку я вполне благодушным. И вроде бы Чертополох ничего
плохого мне не сделал, ничего обидного не сказал. Не могу объяснить, из-за чего
я взорвался, но факт остается фактом.
- Павел Петрович, - негромко начал я, - вот уже сколько
дней вы постоянно учите меня быть экономным в своих словах, не говорить
очевидных, банальных и хорошо известных всем вещей. Позволю себе заметить, что
сами вы нарушаете свои же собственные принципы и позволяете себе рассказывать
мне о моей жене и моей матери вещи, которые, как вы сами должны понимать, мне
прекрасно известны. Если бы я нуждался в ваших оценках поведения моих близких,
я поставил бы вас в известность и с удовольствием выслушал бы ваши суждения. И
последнее: я люблю свою жену, я люблю свою мать, и мне крайне неприятны любые
критические замечания в их адрес. Мою матушку вы пока еще не критиковали, но я
хотел бы, чтобы вы имели это в виду на будущее. Я ясно выразил свою мысль?
Закончил свою тираду я так же тихо, как и начал. Более того,
я, кажется, даже улыбался, пока произносил ее. Поэтому меня очень удивило, что
Елена взглянула на меня полными слез глазами и внезапно сорвалась с места и
выбежала из столовой, словно я на нее накричал. И не кричал я вовсе. И вообще,
мои слова были адресованы не ей.
Павел Петрович, видимо, не ожидал от меня такой прыти,
привык, наверное, что все пригибаются под его натиском и боятся лишнее слово
произнести. Во всяком случае, в открытую конфронтацию он решил не вставать.
- Ну вот, снова Леночка расстроилась, - огорченно
пробормотал он. - Ей, бедненькой, и так тяжело, а тут еще мы с вами ее до слез
доводим. Нехорошо получилось.
Мне понравилось это "мы с вами". Неизвестно еще,
кто именно или что конкретно заставляет нежную Мимозу впадать в рыдания. С
одной стороны, вроде бы она болезненно отреагировала на мои последние слова,
адресованные Колючкину, так что винить следует меня. Но с другой стороны,
стоило мне пропустить ужин (а Лина приезжала ко мне четыре раза), как к
завтраку Елена выходила вся сжавшаяся, какая-та забитая и несчастная. Из чего
вполне закономерно можно сделать вывод, что за минувший вечер Чертополох ее
по-настоящему доставал своими нравоучениями. А уж до какой степени неуместными
и болезненно воспринимаемыми могут оказаться нравоучения, когда человек лечится
от депрессии, я-то хорошо знаю. Ведь в моей жизни была сестра Верочка, которую
депрессия довела до самоубийства.
Глава 6
Оставшаяся до дня рождения неделя была посвящена изучению и
обдумыванию материалов, которые Муся скачала из моего домашнего компьютера.
Оказалось, с февраля по конец апреля я неплохо поработал. Конечно, основную
массу фактуры мне удалось собрать, как я теперь понимаю, пока я еще дописывал
"Треугольный метр", но за три месяца, прошедших после сдачи романа о
риэлтерах в издательство, я набросал фабулу и прорисовал портреты основных
персонажей. Это мой обычный стиль работы: сперва придумывается костяк сюжета,
главные линии и повороты, потом под этот сюжет конструируются действующие лица
со своими характерами и биографиями. И только потом я начинаю писать собственно
текст. Но до всего этого, до фабулы и характеров, я собираю фактуру. Вот этой
самой фактуры в моем компьютере оказалось более чем достаточно, чтобы довести
до широкой общественности неприглядную картину существования нашей родной
милиции.
