А потом начинают сыпаться события. Обычно это происходит
как-то сразу и подряд.
Я настолько втянулся в занятия с Бегемотиком и в копание в
собственных мозгах, что на какое-то время утратил ощущение реальности. Проще
говоря - забыл, что за пределами санатория есть и другая жизнь, которая как-то
течет и куда-то движется. Мне показалось, что вся жизнь отныне и навсегда
сосредоточена исключительно на моих личных переживаниях, воспоминаниях и прочих
внутренних процессах. Более того, я случайно поймал себя на ощущении, что все
это уже утратило первоначальную цель: вернуть мою заблудившуюся в потемках
память, дабы попытаться обезопасить мою неожиданно кому-то помешавшую жизнь.
Искать нечто внутри себя оказалось настолько увлекательным само по себе, что не
нуждалось в дополнительном целеполагании. И хотя никакого результата в плане
борьбы с парамнезией пока не просматривалось, меня это вовсе не огорчало. Я
привязался к Бегемоту и испытывал к нему искреннюю симпатию, а страхи по поводу
выстрела и отравленного коньячка снова утихли, погребенные под руинами детских
впечатлений и юношеских прыщавых страданий.
А потом наступил тот день, когда все пошло наперекосяк. Это
был тот самый день, когда меня удивила Мимоза. Уже не впервые, но на этот раз
после долгого перерыва и особенно ощутимо.
Надо заметить, что я упорно продолжал свои экзерсисы в
тренажерном зале, существенно нарастив нагрузку не только на сердце, но и на
мышцы, которые день ото дня все больше наливались мощью и приобретали даже
некоторую рельефность. Впервые в жизни я "кидал железки" и находил в
этом занятии немалое удовольствие. Пошел уже третий месяц моего пребывания в
санатории, а компаньонов по тренажерам у меня так и не нашлось, чему я был
несказанно рад. Вероятно, здесь я был единственным симулянтом, все прочие обитатели
по-настоящему хворали или восстанавливались после тяжелых болезней, и максимум,
на что они могли отважиться, это бултыхание в бассейне.
Я увлеченно крутил педали велоэргометра, предаваясь
воспоминаниям о том периоде моей жизни, когда впервые испытал острый интерес к
противоположному полу (мы с Бегемотиком как раз отрабатывали сексуальную
сферу). И внезапно почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Вернее, не так...
Я не экстрасенс и не верю в то, что можно почувствовать взгляд. Конечно, в моих
романах персонажам это удавалось с завидной регулярностью, но для меня это было
не более чем художественным приемом. Самому мне ни разу в жизни не удавалось
испытать то ощущение, которое должно возникать, когда чувствуешь на себе чей-то
взгляд.
Мне показалось, что я услышал, как кто-то приоткрыл дверь
тренажерного зала. Именно приоткрыл, совсем чуть-чуть, оставив лишь узенькую
щелочку. И не закрыл. Но внимание на это я обратил только тогда, когда
явственно почуял тягучий холодок сквозняка: окно было распахнуто. Я на сквозняк
сперва не отреагировал, потом вспомнил звук приоткрывшейся Двери и сообразил,
что разгоряченному потному телу реально угрожает простуда, если не пневмония.
Соскочив с тренажера, я подошел к двери, чтобы закрыть ее, и услышал быстрые
удаляющиеся шаги. Черт возьми, неужели кто-то подсматривал за мной? Да кому это
нужно?
Я подавил раздражение, захлопнул дверь и вернулся к своим
занятиям. В конце концов, тот факт, что я не общаюсь ни с кем, кроме Колючкина
и Мимозы, вовсе не означает, что меня тут никто не видит и не замечает. Вполне
мог кто-нибудь узнать, и если это оказалась дамочка, то довольно естественно
захотеть взглянуть на знаменитость в полуодетом виде во время занятий спортом.
Через некоторое время дверь снова открылась, но на сей раз
не чуть-чуть, а совершенно нормально, и на пороге тренажерного зала возникла
Елена в облегающих лосинах и длинной свободной спортивной майке с надписью
"Вперед!" и забавным рисунком, изображающим обутую в кроссовки
черепаху.
- Я вам не помешаю? - с улыбкой спросила Мимоза. - Меня
очень впечатлили ваши достижения, и я решила взять с вас пример.
- Присоединяйтесь, - кивнул я. - Для меня самого было
большим открытием, что физические нагрузки укрепляют нервную систему, я никогда
в жизни спортом не занимался. А вы?
- Я занималась, когда была школьницей.
Я уже наматывал километры на беговой дорожке, установленной
на режим быстрой ходьбы в гору, а Елена устроилась в паре метров от меня на
велоэргометре.
- Чем же вы занимались?
- Играла в волейбол. Ну и легкая атлетика немного.
- А почему бросили?
Я и не заметил, как начал задавать вопросы, на которые сам
же когда-то наложил табу: ничего личного, никаких разговоров о семейной жизни,
я не хочу, чтобы мне рассказывали, и не хочу, чтобы потом спрашивали об этом же
меня самого.
- Из духа противоречия, - Елена коротко рассмеялась. -
В это, наверное, трудно поверить, но я в детстве была очень красивой девочкой.
- Ну что вы, - тут же перебил я, стараясь выглядеть
джентльменом, - просто невозможно поверить в обратное. Только я не понял, как
это связано со спортом.
- Напрямую. Во всяком случае, у моих родителей. Они
вбили себе в голову, что вокруг меня слишком рано начнут крутиться мальчики и
это повредит и моей учебе, и моему моральному облику, и вообще всей остальной
жизни. И вот чтобы теня уберечь от соблазна ходить с мальчиками гулять, в кино
иди на танцы, меня загрузили спортом по самую макушку. Причем у них не хватило
ума скрыть от меня свои намерения, и а постоянно слышала, что только занятия в
секции уберегут меня от страшного пути малолетней шлюхи.
- И вы с этим согласились? - с интересом спросил я, тут
же мысленно отмечая оригинальность идеи и прикидывая, как можно обыграть ее в
книге.
- Я была послушным ребенком и свято верила в то, что
мама с папой всегда правы. Но рано или поздно всем заблуждениям приходит конец.
- Вы влюбились, - догадался я.
- И как! Весь свет меркнул, если я его не видела хотя
бы день. Мне было шестнадцать, десятый класс, тренировки по два раза в день,
утром, до уроков в школе, и вечером, да еще выпускные экзамены на носу. Время
для свиданий можно было урвать с огромным трудом. Самое смешное, что он учился
в параллельном классе, и мы каждый день виделись в школе. Но у меня в голове
крепко сидело: спорт несовместим с личной жизнью, если я занимаюсь в секции, то
никаких романов быть не может. Предки постарались, вбили в голову намертво. И
вот вместо того, чтобы довольствоваться общением в школе и свиданиями по
выходным, когда со временем посвободнее, я стала замышлять бунт. Дурочка была!
- Елена снова рассмеялась. - Не нашла ничего умнее, чем бросить секцию. Мне
казалось, что, пока я ее не брошу, то, что со мной происходит, не будет
называться любовью. Поверила, что, пока есть спорт, нет любви. А вот ежели
спорта нет, тогда другое дело. Просто удивительно, как крепко и как долго в
детях сидят те глупости, которыми их пичкают родители.
- Тогда вы сильно рискуете, занимаясь на тренажерах, -
пошутил я. - Это может обрубить вам личную жизнь. Не боитесь?
