Значит, мои подозрения с самого начала были
небезосновательными. Оба они - и Мимоза, и Михаил Бегемотыч - мне подставлены.
И сейчас судорожно перестраивают план совместных действий с учетом того, что
доктору ко мне больше хода нет. Интересно, что они запоют завтра, когда в
газетах появится мое интервью? Наверняка окажется, что Муся, как всегда, права,
и Мимоза тихо исчезнет. Ну и хорошо. Стало быть, я придумал правильную
стратегию обеспечения собственной безопасности.
Но Бегемот-то каков, а? Приперся в такую даль, времени не
пожалел, исключительно якобы для того, чтобы посмотреть мне в глаза и
убедиться, что со мной все в порядке. На самом-то деле после вчерашнего
Мусиного звонка ему просто нужно было срочно встретиться с Еленой и все
обсудить, а появляться в санатории без достаточного повода опасно: вдруг
нарвется на меня, как потом объяснять свое присутствие там, где его не ждут?
Вот он и изобрел причину.
Запах чеснока вдруг показался мне совершенно нестерпимым,
меня даже затошнило. Наверное, от злости. Быстро развернувшись, я потопал к
корпусу, мечтая о двух вещах одновременно: о том, чтобы воркующая на скамейке
парочка меня не заметила, и о том, чтобы как можно быстрее отделаться от
вонючего пакета. Оказавшись у себя в комнате, я вынул из пакета упаковку с
лекарством, а котлеты завернул в несколько других пакетов и сунул в холодильник.
Потом придумаю, кому их скормить.
До встречи с журналистами оставалось три с половиной часа.
* * *
Обед у Марии произвел на меня сильное впечатление. Впрочем,
сильное - вряд ли правильно. Скорее, удивительное.
За три часа старуха ухитрилась приготовить с десяток блюд,
при этом никакой особой суеты я не наблюдал. Мне даже казалось, что она
двигается не так уж и быстро, хотя, спору нет, ловко и почти грациозно,
насколько это вообще возможно в ее возрасте.
Гроза закончилась довольно быстро, громы и молнии утихли, но
ливень так и продолжал шелестеть за окном, и я подумал, что старухин оптимизм
насчет гостей, которые являются сами, без приглашения, сегодня уж точно не
оправдается. Ну кто потащится в такую погоду куда-то на обед, если нет никаких обязательств
и можно спокойно отсидеться дома?
Однако я жестоко ошибался. Хозяйка еще не начала накрывать
на стол, а уже стали подтягиваться гости. За каких-то полчаса набежало восемь
человек, а вместе с Марией и спустившейся вниз Эсперой нас за столом оказалось
одиннадцать. Из восьмерых гостей пятеро были старичками и старушками лет по
восьмидесяти или около того, причем я был уверен, что всех их или почти всех я
видел накануне в том баре, где встретил Лаки и Буллита. Еще двое - мужчина и
женщина - показались мне мужем и женой, хотя на самом деле таковыми вряд ли
являлись, ибо в разговоре несколько раз упоминали о своих супругах в третьем
лице. Мужчине было около пятидесяти, женщина выглядела моложе, но оба
производили впечатление людей глубоко нездоровых. Наверное, поздние любовники.
Восьмым гостем был подросток лет шестнадцати, который прямо с порога спросил,
где Эспера, и умчался наверх в библиотеку. Странная, одним словом, компания.
Беседа за столом текла ровно, Мария умело держала бразды
правления в своих сухих морщинистых ручонках, то ловко меняя тему разговора, то
подкладывая добавку в опустевшие тарелки. Сидящие рядом Эспера и самый молодой
гость о чем-то тихонько переговаривались и, как только позволили приличия,
покинули общий стол. После того, что мне сказала Мария, я повнимательнее
присмотрелся к девочке и удивился, как же я сам не понял, что она больна. Ведь
ее бледность и явную физическую немощность я отметил еще вчера. Наверное, меня
сбил с толку блеск ее живых глаз и выражение доброжелательности и открытости на
тонком иконописном личике. Я почему-то всегда думал, что лица тяжелобольных
детей должны быть отмечены печалью и нездешностью. Оказалось, я заблуждался.
- У Эсперы есть поклонник? - спросил я Марию, когда
подростки вышли из комнаты.
- О да, - старуха усмехнулась, - она пользуется большим
успехом. Гораздо большим, чем хотелось бы. Впрочем, лучше пусть успех будет у
нее, чем у Лаки.
- Почему? - поинтересовался я озадаченно.
- Потому что дети, которые дружат с Лаки, действительно
безнадежны. Тут уж никто ничего не может сделать.
- Но почему? - настойчиво повторил я свой вопрос,
окончательно сбитый с толку.
- Потому, - загадочно улыбнулась Мария. - Со временем
поймете.
Сплошные тайны. Ну и деревенька!
* * *
Кажется, Муся не преувеличивала, говоря, что журналисты
обрывают ей телефон, пытаясь договориться об интервью со мной. Вместо ожидаемых
четырех человек в парке санатория собралось почти два десятка представителей
прессы, вооруженных блокнотами и диктофонами, а также три фотографа. Я вышел к
ним в сопровождении Муси в облике Дикой Кошки. Наклеил на лицо виноватую улыбку
и начал вещать.
Хочу признаться и покаяться в том, что ввел всех в
заблуждение. Первая информация, которую передала моя дочь, была правильной, я
действительно потерял память. Мне не хотелось делать это достоянием широкой
общественности, я стеснялся своего недуга, боялся выглядеть неполноценным,
поэтому опроверг первое сообщение и заявил, что потеря памяти оказалась
кратковременной и теперь все в порядке. Я был уверен, что так оно и произойдет
в самые ближайшие дни, и считал, что не сильно грешу против истины. Однако
теперь, когда после аварии прошло почти три месяца, я вынужден констатировать,
что память ко мне так и не вернулась. Амнезия уничтожила два последних года
моей жизни. Я не помню, что происходило за эти два года. Я не помню людей, с
которыми познакомился в этот период. Я не помню, что я говорил и делал. Я с
удивлением узнал, что закончил роман "Время дизайна" и даже написал
новую книгу "Треугольный метр". Еще раз прошу прощения за то, что
ввел всех в заблуждение. А теперь я готов ответить на вопросы.
Вот в сжатом виде то, что я сказал журналистам, но на самом
деле говорил я минут двадцать, краем глаза отмечая беспрестанные вспышки
фотоаппаратов. Вопросы посыпались один за другим.
- Вы прочли свои романы, которые не помните, как
писали?
- Конечно, сразу же, как только узнал о них.
- Какие у вас впечатления?
- По-моему, прилично, - скромно улыбнулся я.
- Какие чувства вы испытали, когда поняли, что ничего
не помните из событий последних двух лет?
- Во-первых, ужас и стыд. Я показался себе
интеллектуальным калекой и не представлял, как смогу в таком убогом виде
показаться на люди. Во-вторых, ненависть к невидимому вору, который украл у
меня два года жизни. В-третьих, страх перед будущим. Я не понимал, смогу ли
жить так, как раньше, и что меня ждет впереди. Видите ли, это была первая
амнезия в моей жизни, публика рассмеялась, оценив мой нехитрый юмор, - и я
просто не знал, как оно бывает, когда ничего не помнишь. И только теперь я стал
осознавать, что ничего страшного не происходит, жизнь не меняется, она остается
прежней, и моему будущему ничто не угрожает. Но должно было пройти без малого
три месяца, чтобы я это понял. А тогда, в первые дни, я по-настоящему
испугался.
