- Давайте, - с недовольным вздохом согласился я. - Мы
можем поговорить о вашей соседке и ее детях?
- Вполне, - усмехнулась старуха. - Но помните: только
до определенного предела. И не вздумайте обижаться, как вы это только что
сделали, когда я вас остановлю.
Черт, надо же, заметила... Придется последить за собой, а то
со своими амбициями того и гляди лишусь потрясающего собеседника.
- Скажите, Мария, ваша соседка была замужем?
- Неоднократно. У нас не принято регистрировать браки,
но у Анны были мужчины, с которыми она была близка.
- И что, они ее бросали? Или она их выгоняла?
- На языке ваших понятий это называется
"вдовствует". Ее мужчины были отчаянными людьми, ничего не боялись,
лезли в самое пекло.
- Боже мой! Неужели все ее мужчины погибли?
- Все до единого, - подтвердила Мария. - Над Анной
висит рок. Вокруг нее постоянно вьются мужчины, она ведь очень привлекательна,
правда? - Я молча кивнул. - Вот они и летят, как мотыльки на огонь. Анна их не
приваживает, она знает, какая судьба их ждет, этих бедолаг. Она знает, что у нее
планида такая - нести погибель каждому, кто слишком близко к ней подойдет. А
они все лезут и лезут, глупцы! - Старуха с досадой махнула рукой.
- Но ведь они-то не знают, что у Анны такая
особенность, возразил я, пытаясь защитить красивую старухину соседку.
- Да знают они прекрасно, в деревне все это знают и
всех приезжих предупреждают.
- Меня никто не предупреждал.
- А вот это неправда! - Мария погрозила мне пальцем, на
котором сверкнул кроваво-красный рубин в платиновой оправе. - Вас предупредили
в первый же день, еще вчера.
- Да нет же! Никто ничего мне не говорил.
- А бармен? Разве он не сказал вам, что дети Анны
неприкосновенны?
- Сказал, - растерянно признался я. - Но это же дети
Анны, а не она сама. И вообще...
- Голубчик, вы не умеете слушать. Просто удивительно,
что вы ухитрились стать таким известным композитором. Где ваш слух? Где ваше
чутье? Вам сказали, что дети Анны отличаются от всех остальных детей, которых
вы можете здесь встретить. Отличаются принципиально. Их никто не может тронуть,
их никто не может обидеть. С ними не может случиться ничего плохого. Что из
этого следует?
- Не знаю. А что?
- Да то, голубчик, что их мать находится здесь на
особом положении. И вы должны были начать думать - почему. А вы этого не
сделали и продолжаете оценивать Анну точно так же, как оценивали бы любую
другую женщину в своем родном городе, в привычной вам среде. Вас предупредили,
но вы не услышали.
- И много таких, как я, которые не слышат? - я
содрогнулся при мысли о том, что еще сегодня утром подумывал о том, как бы мне
затащить Анну в постель. Хорошо, что старуха меня вовремя вразумила.
- Увы, дорогой мой, много. Я бы сказала, большинство.
- Но мне вы сказали об Анне так, что не понять и не
услышать невозможно. Почему же вы не говорите точно так же всем остальным?
Почему не кричите во весь голос, не предупреждаете их о смертельной опасности?
Почему допускаете, что они сближаются с Анной и погибают?
- Я говорю, - печально проговорила Мария. - Я кричу. Я
предупреждаю. Но жизнь человека - это непрерывная цепь выборов, которые он
делает каждое мгновение своей жизни. Повлиять на чей-то выбор я не могу. Это не
в моих силах. Мужчины сами делают свой выбор. Они все знают, все понимают, все
видят и слышат. Но они выбирают Анну, а не меня. Мы дошли до черты. Пора менять
тему...
Глава 12
Утро вырядилось в самую радужную одежку, дразня мое
измученное сознание красным цветом ожидаемой наконец-то стабильности, оранжевым
волнением предстоящих встреч с Мимозой (как-то она теперь себя поведет?!),
солнечно-желтой радостью жизни, окрашенным в цвет зрелой зеленой листвы
удовлетворением от того, что я так удачно вывернулся из конфликта с Бегемотом и
с маман. Предвкушение работы над текстом неустановленного жанра и желание
выплеснуть в нем непонятно откуда берущиеся мысли цвело во мне насыщенным
голубым цветом, а сами мысли и сладкое недоумение по поводу того, откуда они,
собственно говоря, берутся, виделись мне (точнее, ощущались) темно-синими. И
пульсирующей точкой в центре фиолетового (моего любимого) круга звенела в моей
душе уверенность в том, что у меня все получится, я все смогу, у меня хватит
сил и способностей на все, что бы я ни задумал и ни затеял.
В холле первого этажа с семи утра работал киоск с прессой,
книгами и канцтоварами, именно туда я и помчался, быстренько побрившись и
почистив зубы. Купил все газеты по списку, накануне оставленному Мусей.
Отлично! Все опубликовано, и под самыми кричащими и интригующими заголовками.
Не заметить невозможно, глаз непременно наткнется. Но что меня поразило, так
это мои фотографии. Я даже не подозревал, что так хорошо выгляжу, хотя и видел
себя в зеркале по нескольку раз на дню. Правильно говорят, что на фотографии
человек всегда видит совсем не то, что наблюдает в зеркале. Я действительно
сильно изменился. Не в том смысле, что посреди, как говорится, полного здоровья
вдруг заделался голливудским секс-символом, нет, конечно. Но я стал совершенно
другим. Из мягкого, углубленного в себя интеллигента превратился в
жестковатого, уверенного в себе самца. Неплохо, очень неплохо!
До завтрака я успел по диагонали просмотреть публикации о
своей вчерашней пресс-конференции и с гордо поднятой головой отправился в
столовую. На быстрые результаты я не рассчитывал, понимал, что это только я
такой энтузиаст свежей прессы, все остальные обитатели нашей богадельни
отправятся за газетами много позже, поэтому реакцию следует ожидать не раньше
обеда.
Что-то сегодня мои сотрапезники невеселые. Ну ладно -
Мимоза, ее вчера Бегемот накачал свежей и неожиданной информацией, а
Чертополох-то чего куксится?
- Нас теперь четверо, - с кислой миной сообщил мне
Павел Петрович. - На редкость неподходящая личность для нашей компании. Вчера
за ужином подсадили за наш стол. А вы что же, Андрей, вчера опять голодали?
Почему не ужинали?
- Общался с журналистами, - скромно потупившись,
ответил я. Нельзя так долго уклоняться от интервью, это вызывает нежелательные
слухи, домыслы всякие. Лучше уж самому все сказать, чем потом читать о себе
небылицы.
- Что вы говорите? - Чертополох заметно оживился и даже
жевать перестал. - Вы давали интервью? И когда будет напечатано? Я непременно
прочту.
- Обещали сегодня.
- В какой газете?
Я, изображая смущение, перечислил несколько самых
популярных.
- Обязательно пойду куплю, - с горящими глазами
пообещал Еж Ежович. - Вам тоже купить, Леночка?
- Спасибо, Павел Петрович, - вымученно улыбнулась
Мимоза, - не хочу вас затруднять, я сама.
