Он плавно, как будто в замедленной съемке, продемонстрировал
несколько движений.
- Ну-ка попробуй сделай, как я показал.
Я и опомниться не успел, как начал послушно повторять то,
что показывал Телок. И спохватился спустя минут сорок, когда понял, что
втянулся в процесс обучения. Совершенно неожиданным оказалось то, что Телок
проявил себя хорошим учителем, объяснял понятно, показывал медленно и не
сердился на мою тупость и неуклюжесть. Но еще более неожиданным оказалось для
меня то, что мне все это нравилось. Нравилось учиться у мальчишки, чуть не
вдвое моложе меня. Нравилось чувствовать, что у меня получается то, чем я
никогда прежде не занимался и к чему никогда не испытывал склонности. Нравилось
наносить удары по пупсу Васе. Нет, не стану кривить душой, спасибо тебе,
толстый умный засланный казачок Бегемот Викторович, скажу так, как есть. Мне
нравилось БИТЬ.
Господи, Корин, Сладкая Бесконфликтная Карамелька, во что же
выросло, в какое такое невиданное растение превратилось то зернышко, которое ты
не так давно заметил в своих с детства знакомых, так хорошо изученных глазах?
* * *
Вечером я решил продолжить изучение местных заведений.
Обильный ливень, сменивший дневную грозу, к ночи перешел в моросящий мелкий
дождь, но я бодро вооружился обнаруженным в номере зонтом с эмблемой гостиницы
и зашагал по улице. Миновал бар "Только у нас!", где был вчера,
прошел еще несколько домов и остановился перед высокой застекленной дверью, за
которой смутно угадывалась фигура швейцара в ливрее. Зайти, что ли? Это, должно
быть, дорогой ресторан, не чета вчерашнему заведению. Или пойти дальше и
поискать еще что-нибудь более интересное? Пока я раздумывал, мимо меня быстрой
походкой прошел мужчина с удивительно знакомым лицом. Спустя еще секунду я
вспомнил его. Знаменитый актер, звезда экрана. Носитель кинематографической и
скандальной славы. Известен своим давним пристрастием к тяжелым наркотикам. Что
он здесь делает? Приехал развлечься? Или навестить друзей? В любом случае его
уверенная, стремительная походка выдает твердое знание, куда и зачем идти. Уж
если в этом городе есть место, где такому человеку будет интересно, то он идет
именно туда.
Без долгих раздумий я последовал за ним. И очень скоро
оказался в просторном зале с высоким потолком и богатым убранством. В первый
момент я хотел повернуться и выйти, ведь мой костюм, состоящий из джинсов,
свитера и куртки, совсем не соответствовал обстановке, напоминающей большой
прием или бал, но, оглядевшись, я заметил, что публика была одета весьма
разнообразно: от вечерних декольтированных платьев и смокингов до легких
пляжных сарафанчиков и затрапезных повседневных одежек. Так что белой вороной я
не буду.
Смешавшись с толпой бродящих по залу присутствующих, я
осмотрелся повнимательнее и с удивлением обнаружил, что здесь не кормят.
Вернее, никто не ест, и никаких признаков ни съестного, ни приборов не
наблюдается. Более того, и напитков не видно. Наверное, я попал в самый момент
начала сбора гостей, когда даже аперитив еще не разносят. Однако время шло, я
по-прежнему ходил по большому залу, рассматривая присутствующих и прислушиваясь
к невнятному шелесту разговоров, а официанты с подносами так и не появились.
Периодически мне навстречу попадался Актер, блуждающий в одиночестве с весьма
рассеянным видом. В какой-то момент я решил, что в следующий раз, встретив его,
непременно заговорю, спрошу об общих знакомых, которых у нас с ним было немало,
а заодно и поинтересуюсь, что он делает в этой странной деревне, бывал ли в
этих местах раньше и что думает по поводу царящих здесь странных порядков. И
внезапно понял...
Нет, это не то слово. Не то понятие. Я не понял, я ощутил.
Понимание - функция разума, ощущение - функция души. Наверное, после долгих
разговоров с Марией, неизменно сворачивавших на разъяснение отличий души от
разума, меня на этом заклинило. Как бы там ни было, но я ощутил, или, если вам
угодно, душой понял, что не хочу общаться. Не хочу никаких разговоров. И Актер
не хочет. И никто из присутствующих не хочет. У меня словно открылись глаза, и
я отчетливо увидел, что подавляющее большинство людей ходит по залу в одиночестве,
что лишь очень немногие идут парами или по трое и разговаривают между собой.
Остальные молчат. Но молчат не тяжело, не напряженно, а как-то самоуглубленно и
тихо. Вот именно, вот это правильное определение: тихое молчание. Бывает
молчание громкое, за которым угадываются клокочущая ненависть, негодование,
исступленно кричащий страх, желание устроить скандал. А бывает тихое, за
которым слышны только движения души. Молчание не означает отсутствия звуков.
Стороннему человеку такие слова могут показаться странными, но только не
музыканту, ведь в каждой опере, в балете, в мюзикле есть сцены, в которых
изображается ночь, тишина, молчание, но музыка-то в это время звучит. Просто
это такая музыка, которая сама собой изображает или иллюстрирует молчание.
И на меня снизошел покой. Странный такой, неожиданный и
необъяснимый. Ведь только сейчас, только минуту назад во мне кипело и бурлило
любопытство, хотелось общаться, задавать вопросы, обсуждать ответы... И вдруг
все исчезло. Остался только покой и тихая умиротворенность. Что там говорила на
этот счет Мария? Вернее, это я сам говорил о некой ауре покоя, бестревожности и
беспечальности.
Грянула музыка. Распахнулись высокие двери, открывающие
дорогу в следующее помещение, еще более просторное. Все потянулись туда,
задвигались ритмично и плавно, закружились. Танцевали парами и поодиночке. Я
подхватил какую-то даму в красивом длинном платье и закружил в вальсе.
Танцевали молча.
Меня поразило, что музыка не прерывалась, один танец без
всяких пауз переходил в другой, гости меняли партнеров, улыбались друг другу,
благодарили за танец, но почти никто не разговаривал во время собственно танца.
Это было так странно...
То и дело мне начинало казаться, что в самом центре бальной
залы происходит нечто очень важное или, по крайней мере, любопытное. Я видел,
что именно к центру стремятся находящиеся здесь мужчины, и подумал, что, может
быть, там стоит стол с напитками. Предприняв некоторые усилия, я протиснулся со
своей очередной партнершей, "отвязанной" чумазой девицей с волосами
немыслимого цвета, в шортиках и короткой маечке, ближе к центру зала и обомлел.
Там была Анна. Невероятно красивая, до боли в сердце, до
спазмов, до желания кричать. В роскошном белом платье, украшенном милыми
женскими глупостями, названия которых я так и не выучил, не то рюшечки, не то
воланы, не то оборки, черт их разберет. Длинные густые волосы собраны в сложную
прическу, оставляющую открытой изящную шею. По контрасту с пышной юбкой и без
того стройная талия кажется еще тоньше. Лицо строгое, но, как ни странно,
улыбающееся. Мало я видел в своей жизни женщин, которые умели вот так же, как
Анна, улыбаться и при этом казаться строгой. Почему-то женщины в основной своей
массе всегда впадали в крайность и на их личиках рисовалась либо дурацкая смешливость,
либо мрачность крокодила.
Глядя на Анну, неподвижно стоящую в центре зала, я поймал
себя на мысли о том, что жизнь могу отдать за одну ночь с ней. Я хочу ее до
обморока, до красных пятен перед глазами. И что самое удивительное, в этом
желании нет ничего сексуального. Мне вовсе не обязательно совокупляться с ней.
Я просто хочу обладать ею, а в какой форме - телесной, духовной,
эмоционально-волевой или интеллектуальной - мне все равно. Во мне проснулся
инстинкт самца-обладателя: если есть на свете по-настоящему стоящая вещь, то
она должна быть моей, иначе мне не жить. И пошла к черту эта старая карга Мария
со своими предупреждениями, туманными намеками и нравоучительными сентенциями.
О, как я в эту минуту понимал тех мужчин, о которых мне рассказывала старуха в
нелепом ярком красно-зеленом одеянии! Как я понимал того мужика, которого
застал сегодня утром на крыльце дома Анны!
