- Приезжайте, - равнодушно ответила женщина и положила
трубку.
Наверное, жена. А та, которая первой взяла трубку, - дочь.
- Что случилось? - встревоженно спросила Муся. - Что
тебе сказали? На тебе лица нет.
- Яновский погиб. Его сбила машина. Три недели назад.
- Так я и знала, - отчаянно выдохнула она. - Я тебя
предупреждала, а ты не послушался. Твои рассказы про амнезию никого не
обманули, они не успокоились, они убирают свидетелей и тех, кто может снова все
тебе рассказать. Они знали, что ты собираешься во Франкфурт, ты во всех
интервью об этом говорил, и понимали, что ты можешь все узнать. Пусть ты не
помнишь Веронику, но она-то тебя прекрасно помнит и может разыскать, зная, что
ты приехал на ярмарку. А если вы вступите в контакт, то она тебе расскажет и
про Тройсдорф, и про Бордо. Поэтому Яновского убрали. И я не удивлюсь, если
человека из Бордо тоже нет в живых. Они подстраховались заранее и теперь глаз с
тебя не сводят. Твои встречи с Вероникой наверняка не ускользнули от них. Они
все знают, Корин! Они понимают, что если ты общаешься с Вероникой, то узнаешь,
куда и к кому ты ездил в прошлом году. Они от тебя не отстанут. А все твоя
идиотская самоуверенность! Я же просила тебя, умоляла...
Она залпом выпила стакан воды и снова закурила. Я чувствовал
себя ужасно виноватым. Я глупо рискую, а ведь случись со мной что-нибудь
нехорошее, и Муся лишится основного источника дохода от своего "автора
номер один". Ей самой немного надо, но вот лечение дочери требует денег.
Пока я жив и способен писать, девочка будет получать квалифицированную
медицинскую помощь. Пусть и не поправится, но хотя бы будет жить. Пока я жив,
жива и она. Муся это прекрасно понимает. А я, как козел последний, размахиваю
шашкой и с тупой бравадой кричу о собственной неуязвимости. Муся хочет
максимально обезопасить меня, я же, наоборот, рвусь неизвестно куда, будучи
полностью уверенным, что меня никто ни в чем не подозревает. Ну куда я суюсь,
спрашивается?
Я пристыжено молчал. Мне очень не хотелось огорчать Мусю. Но
план подрыва стены, вокруг которой я бродил вот уже пять месяцев в надежде
найти лазейку и проникнуть на другую сторону, я менять не собирался.
- Ну хочешь, я больше не буду встречаться с Вероникой?
- попытался подлизаться я.
- Хочу, - немедленно и твердо ответила Самка Гепарда. -
Ты не будешь больше с ней встречаться. И дай мне слово, что завтра ты никуда не
поедешь.
- Нет, Мусенька, - я покачал головой, - пойми меня,
пожалуйста. Мне нужно ехать, обязательно нужно. Я не успокоюсь, пока не
перепробую все возможные способы вернуть память. Эта поездка никому ничем не
угрожает.
- Господи, Корин, ну что ж ты такой тупой! -
воскликнула Муся, и в глазах ее заблестели слезы. - Ладно, ты встречался с
Вероникой, ты спал с ней, но, может быть, у нее не сохранились те адреса,
которые ты брал у нее в прошлом году. И имен она не помнит. И Маслову не
позвонит, чтобы спросить имена тех, кого он просил разыскать. Так что пока еще
ты безопасен. Как только ты появишься в Тройсдорфе, станет понятно, что у
Вероники все записи сохранились и ты пошел по новому кругу собирать информацию.
Тогда убьют и тебя, и ее, и меня, потому что я в курсе всех твоих дел. Если бы
ты прочел за свою жизнь хотя бы пять детективов, ты бы сам сообразил все это
быстрее меня.
Тут она, конечно, права, в детективную сторону у меня мозги
работают не очень эффективно.
Принесли заказ, и мы начали молча пережевывать свои блюда и
свои мысли.
- Хорошо, - решительно произнес я, доев последний
кусочек свинины и сунув в рот последнюю ложку риса, - я не поеду в Тройсдорф, я
тебе обещаю.
- Спасибо, - ее лицо озарилось благодарной улыбкой.
- Но в Кельн я все-таки поеду.
- Корин!
- Поеду, - я проявлял несвойственное мне упрямство и
одновременно сам себе удивлялся. Прежде я не позволял себе спорить с Мусей. Те
разговоры, которые я вел с ней по поводу встреч с Вероникой, на самом деле были
уговорами, мягкими, с просительными интонациями и попытками самооправданий.
Сейчас же я просто ставил своего литагента в известность о принятом мною
решении. Это не исключало приведения аргументов, но не допускало просьб и извинений.
- Зачем? - устало спросила Кошечка, уловив, видимо, в
моих интонациях кое-что новое. - Чего ты добиваешься?
- Ты прекрасно знаешь, для чего мне нужна эта поездка.
И уверяю тебя, она абсолютно безопасна со всех точек зрения. Кельн -
туристическая Мекка, народ со всего мира едет туда, чтобы посмотреть знаменитый
собор, и мое появление там не вызовет никаких подозрений. Я не собираюсь ни с
кем встречаться, ни с кем разговаривать, просто поброжу в районе вокзала, там,
где наверняка ходил в прошлом году в промежутке между поездами. Никаких
контактов, никаких телефонных звонков.
- Делай как знаешь, - сухо ответила Самка Гепарда.
- Постарайся не сердиться на меня, - я примирительно
улыбнулся.
- Постараюсь.
* * *
В вагоне я был один. Первым классом в Германии ездит не так
уж много людей, и на дорогих местах обычно бывает безлюдно, особенно если
поезда идут каждый час. Минут через пятнадцать после того, как поезд выполз
из-под сводов вокзала во Франкфурте, появился официант с тележкой, нагруженной
напитками и закусками. Я взял сандвич, банку пива и стаканчик кофе, расплатился
и снова остался в приятном одиночестве. Интересно, в прошлом году в вагоне тоже
никого не было? Или было три-четыре пассажира?
Занятно все-таки жизнь устроена. Здесь, во Франкфурте, есть
женщина, с которой меня связывает годичной длительности роман. Женщина, с
которой я дважды переспал уже сейчас. Но о ней я думаю редко. Куда чаще мысли
мои возвращаются к Мимозе. В голове то и дело всплывают обрывки разговоров с
ней, целые фразы, произнесенные ею по разным поводам, вспоминаются ее глаза,
улыбка, поворот головы. И даже вспоминается миг острого вожделения, которое я
испытал однажды в бассейне, когда она поднималась из воды по лесенке, покачивая
пухлой, идеально округлой попкой прямо перед моими глазами. Вожделение, правда,
угасло, как только она снова повернулась ко мне лицом, с которого в то время не
сходило выражение запуганности и затравленности. Мимоза исчезла из санатория
сразу же, как только я публично заявил о своем беспамятстве. Она - подстава,
представитель другой, враждебной мне стороны. Она работает на людей, которые не
остановятся ни перед чем, лишь бы помешать мне предать огласке собранные о них
материалы. Но сейчас, по прошествии двух с лишним месяцев, я вдруг осознал, что
именно с Мимозой меня могли бы связать совсем иные отношения. В них была бы та
душевная теплота и тот человеческий интерес, которого, увы, совсем не
наблюдается в моих отношениях с Вероникой. Ну что бы им поменяться местами? А
то получается, что я не могу любить женщину, которая любит меня, она мне не
интересна, она для меня чужая. Зато та, другая, которую любить нельзя, да и
бессмысленно, ибо она мною совершенно не интересовалась и общалась со мной
только потому, что ей приказали, могла бы занять в моей душе и в жизни огромное
место. Есть в ней что-то... Мудрое, что ли. Неординарное. Хотя что это я,
примитивную дуру на такое задание не послали бы, чай, не со студентом работали.
И все равно, будь на месте Вероники Мимоза, это было бы правильно...
