Это еще что за новости? Предложение помочь вылетело из меня
помимо моей воли, и я теперь не знал, что с ним делать. На это утро у меня были
совершенно другие планы, и бытовая живопись в них никак не входила. Анна
испытующе посмотрела на меня.
- А вы умеете? Я думала, композиторы умеют только на
музыкальных инструментах играть.
Честно говоря, малярными работами я сроду не занимался, но
ведь это не должно быть бог весть как сложно. Чем там они орудуют, кистью,
валиком или еще чем?
- Но вы же меня научите, - самонадеянно заявил я. - В
конце концов, вы можете поручить мне работу попроще. В любом случае, лишние
руки вам не помешают.
Ого! Я уже уговариваю ее принять мою помощь, как будто для
меня это вопрос жизни и смерти. И как это ей удается, произнося минимум слов,
заставлять мужчин делать то, что ей надо, да еще так, что они, наивные идиоты,
за счастье почитают и сами напрашиваются.
- Хорошо, - Анна коротко кивнула, - я дам вам валик, и
вы будете красить стену на веранде. А я займусь буфетом.
Мы приступили. Не могу сказать, что получалось у меня ловко,
к тому же запах у краски оказался и впрямь далеко не цветочный. Я водил
рукояткой с насаженным на нее валиком вверх и вниз и проклинал себя за
неизвестно откуда взявшуюся отзывчивость, которая мне же во вред и обернулась.
И сдалась мне эта Анна! Пусть другие мужики вокруг нее табунами вьются, а меня
увольте. Почему я, известный композитор, не очень здоровый человек, недавно
перенесший сильнейший гипертонический криз, торчу здесь, изображая из себя
маляра, вместо того, чтобы предаваться приятной беседе с оригинально мыслящей
старушкой, попутно попивая кофеек с вкусным, только что извлеченным из духовки
печеньем? Вопрос был простым, а ответа на него не было.
- Анна, а где ваши дети? - спросил я, идя на поводу у
мысли о том, что матери в обустройстве дома помогать должны были бы именно они,
а не посторонний, в сущности, человек.
Она равнодушно пожала плечами.
- Гуляют, играют. Эспера, как всегда, у Марии, а
остальные живут по своему распорядку.
- И вы за них совершенно не волнуетесь? - Анна кинула
на меня чуть удивленный взгляд.
- Разве я должна волноваться за них? Им никто не
сделает ничего плохого. Я знаю, вам уже говорили об этом. Так почему вы опять
спрашиваете?
- Я имел в виду несколько иное. Мне кажется, вы как
мать должны беспокоиться о том, чтобы ваши дети получили полноценное образование.
Они у вас даже в школу не ходят. Только Эспера любит читать, а остальные целыми
днями болтаются без дела. Они у вас даже не приучены к тому, что матери нужно
помогать по хозяйству. Неужели вас не беспокоит, что они у вас растут
совершенно не приспособленными ни к жизни в семье, ни к жизни в обществе?
Снова пожатие плечами, только на этот раз она даже не
обернулась в мою сторону и ответила, не прекращая водить тонкой кистью по
затейливым изгибам, выпуклостям и впадинкам, украшающим дверцы буфета.
- Разве дети должны помогать родителям потому, что
родители этого требуют? Дети должны помогать только тогда, когда этого
потребует их душа. Когда они сами осознают, что помогать - это хорошо, это
радостно, это приносит удовольствие. Вот когда ребенок это поймет, родитель
будет счастлив принять его помощь. А иначе будет рабский труд из-под палки, и
грош цена тому родителю, который примет такую помощь, прекрасно понимая, что
его ребенок злится оттого, что его не пустили гулять с приятелями или в кино,
негодует и не испытывает, помогая маме, ни малейшего морального удовлетворения.
- Вы правы, безусловно, - согласился я, - но мне
казалось, что в таком возрасте, в каком находятся ваши дети, такое понимание
уже должно быть. Да, пятилетний ребенок может не знать и не осознавать, какая
это радость помочь папе с мамой, но годам к двенадцати, по-моему, пора бы уже
начать взрослеть и соображать, что к чему. Именно это я и имел в виду, когда
спрашивал, не беспокоит ли вас это.
- Вы сказали: "Годам к двенадцати пора взрослеть и
соображать, что к чему". А кто сказал, что пора? Где это написано? Кто
установил эту норму? И потом, я прекрасно справляюсь сама, а если дети начнут
мне помогать, я стану чувствовать себя старой и немощной. Между прочим, Мария
каждый день собирает к обеду гостей и отлично справляется без посторонней
помощи.
Мария, опять Мария. Даже в словах Анны я отчетливо
чувствовал старухино влияние. Интересно, как же это Мария ухитряется вкладывать
в голову соседки свои идеи, если они почти не общаются? Вот уже несколько дней
подряд я просиживал у старухи с утра до вечера, и за все это время Анна только
пару раз заглянула буквально на минутку, чтобы угостить Марию свежеиспеченным
пирогом или позвать Эсперу домой. Совместные посиделки у этих двух обитательниц
одного дома, очевидно, не практикуются. Тоже, кстати, странно. Ведь если Анна
неглупая женщина, ей должно быть интересно подолгу разговаривать с Марией.
Впрочем, возможно, раньше они много общались, а потом между ними кошка
пробежала. Такое бывает. Правда, я ни разу не слышал от Марии ни одного худого
слова об Анне, но это только свидетельствует об уме и душевной деликатности
старушки, а вовсе не об отсутствии конфликта.
- Скажите, Анна, - я все-таки решился задать вопрос,
который меня так мучил, - вы помните мужчину, с которым танцевали несколько
дней назад на балу?
- Конечно, - она обернулась и с улыбкой посмотрела мне
прямо в глаза. - Он умер, погиб, я слышала об этом по телевизору. Вы хотите
спросить, как я живу со всем этим?
- Ну, в общем... - все нужные слова мгновенно вылетели
из моей головы, ибо такой прямоты я, признаться, не ожидал. - Наверное, это
очень трудно: знать, что любой мужчина, который вас полюбит, обязательно умрет.
Анна расхохоталась, звонко и переливчато.
- Как интересно вы говорите! Любой мужчина, который
меня полюбит, обязательно умрет... Все мужчины обязательно умрут, это закон,
так устроена жизнь. И вы тоже умрете. В этом смысле на мне не лежит никакой
ответственности. Просто те мужчины, которые захотят меня завоевать, увлечь, женить
на себе и все такое, вот эти мужчины умрут несколько раньше. Но какая, в
сущности, разница, раньше или позже, все равно результат один и тот же.
- И вам их совсем не жалко? - подивился я такой
откровенной циничности.
- Их? Нет, не жалко. Они сами этого хотели. Их честно
предупреждали и посторонние люди, и я сама. Но они сделали свой выбор. Почему
нужно жалеть людей, которые делают сознательный выбор и готовы пожинать плоды
своих решений? По-моему, эти люди заслуживают не жалости, а уважения.
- А вы? Разве вам себя не жалко?
Анна посмотрела на меня с нескрываемым изумлением.
- Почему я должна себя жалеть? Разве со мной что-то не
так?
- Но ведь вы не можете никого полюбить. То есть нет, не
так... - Я отчаянно путался в словах, пытаясь выразить мысль, только что
пришедшую мне в голову. - Вы можете встретить мужчину, к которому потянется
ваша душа, но вы будете знать, что если он ответит на ваше чувство, то в
ближайшее время умрет и вы снова останетесь одна. У вас остается только два
пути: или любить его и принести в жертву року, который над вами висит, и в
итоге потерять любимого, или не пускать любовь в свое сердце и, сцепив зубы,
вычеркнуть такого мужчину из своей жизни. Разве это не страшная участь?
