Каким же наивным идиотом я был, когда отмечал на протяжении всего
лета происходящие во мне перемены, радовался им и втайне надеялся на то, что
смогу начать новую жизнь! Я припомнил себя, летящего во Франкфурт и
самонадеянно твердящего в уме: "У меня достаточно сил, чтобы решать любые
проблемы и преодолевать любые трудности. Я со всем справлюсь". У
автомобилистов есть такое понятие: "ложный кураж первого года
вождения". Когда человеку начинает казаться, что он уже может все и сам
черт ему не страшен, он теряет осторожность и поддается соблазну наглого
лихачества, хотя на самом деле он всего-то и умеет, что трогаться с места,
переключать скорости и тормозить. То же самое произошло и со мной. Я решил, что
если смог преодолеть неприязнь к физическим нагрузкам, похудел, стал капельку
сильнее и научился более или менее сносно наносить пару-тройку самых
незамысловатых ударов, то я теперь другой. Я больше не боюсь конфликтов, я
смело лезу в авантюры, и вообще, жизнь моя теперь пойдет иначе. Вернее, я смогу
повернуть ее в любую сторону, стоит мне того захотеть.
Но сегодня я осознал, что в сорок шесть лет нельзя начать
жить так, как будто всей предыдущей жизни не было. Она была. И была именно
такой, какой я ее сделал, сложил, исходя из собственного характера. Я вскопал
землю, посадил растения и вырастил сад, и другим этот сад уже не станет. Его
даже вырубить нельзя. Мне придется доживать свой век именно в этом саду и ни в
каком другом, а если он мне вдруг перестал нравиться - что ж, это моя беда,
нужно было думать раньше и сажать другие цветы. И никакие изменения в моей
физической форме, никакой ложный кураж новичка-физкультурника этот сад не
переделают и не заставят цветы пахнуть по-другому. Около одиннадцати вечера
позвонила Муся.
- С тобой все в порядке? - обеспокоенно спросила она.
- Да, - вяло откликнулся я. Сил на разговоры не было,
да и желания говорить - тоже.
- Почему ты не позвонил? Мы же договорились, что ты
будешь звонить мне два раза в день, утром и вечером.
- Заработался. Только что закончил эпизод. Сейчас чаю
попью и лягу спать.
- Ладно, - в голосе Муси явственно послышалось
облегчение, завтра не забудь перезвонить мне, хорошо? Если ты не будешь
звонить, мне придется приехать, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
- Я буду звонить, не волнуйся. И приезжать не надо,
есть же телефон. По мобильнику я всегда доступен.
- Не вздумай и его тоже отключить, - пригрозила Самка
Гепарда на прощание.
Ночью мне не удалось проспать и десяти минут. Мысли
беспорядочно роились в голове, предпринимая отчаянные попытки выстроиться в
какую-нибудь более или менее устойчивую конструкцию. Конструкции не получалось,
вернее, она получалась хромой и кособокой, то без окон, то без крыши, то без
дверей. Да, к системному анализу мои мозги не очень-то приспособлены, наверное,
именно поэтому я и не пишу детективы. Я то ложился в постель, то вставал и
бродил по дому, впервые за все годы показавшемуся мне огромным и страшным, пил
чай, пиво, кофе, жевал безвкусные бутерброды и ждал утра.
Выехал, едва рассвело, и в начале девятого уже нажимал
кнопку звонка на знакомой двери. Торопливые шаги, щелчок замка, теплый запах
шампуня, исходящий от мокрых, только что вымытых волос. И еще запах корицы,
которую она добавляла в кофе.
- Ты вернулся... Господи, какое счастье! Ты вспомнил,
да?
Дрожащие губы, глаза, полные слез. Только сейчас это никак
не связывалось в моем восприятии с трясущимися шариками мимозы. Елена, родная
моя, любимая... Я потерял бы тебя навсегда, если бы не вспомнил. Если бы память
не вернулась, я жил бы долго и счастливо, не ведая, что на свете есть ты и что
есть этот кошмар. Но она вернулась, и теперь я буду с тобой. И со всем этим.
Что лучше?
- Когда?
Я всегда понимал ее с полуслова, впрочем, как и она меня.
Вопрос не нужно было задавать целиком.
- Вчера. Ехал на дачу, собирался поработать над книгой.
Притормозил у придорожного киоска, нужно было купить воды. А тут двое
алконавтов привязались, полезли в машину, хотели продукты забрать, - я говорил
короткими рублеными фразами, прижимая Елену к себе и глубоко вдыхая родные
запахи. - И тут случилось такое... неожиданное. Ты помнишь Гришу, который сидел
с нами за столом?
- Ну конечно, помню.
- Он немного учил меня. В общем, я ударил сначала
одного, потом второго. Я не герой. Лялька, парни были настолько пьяны, что с
ними любой справился бы, если бы набрался смелости ударить. Не то удивительно,
что я с ними справился, а то, что поднял руку на них, смелости набрался,
понимаешь? Они валялись на земле, и я еще пнул их ногой. Зачем? Зачем я это
сделал? Неужели поглумиться захотел? Откуда во мне это низкое, отвратительное
желание? Я же никогда в жизни не дрался. Я ехал и думал об этом. И вдруг
вспомнил.
Она отстранилась, погладила меня по щеке.
- Экзистенциальная ситуация, - тихонько проговорила
Елена. - Точно так же, как тогда. Ты оказался в ситуации, когда твоей жизни
угрожала реальная опасность. Ты мог погибнуть. И ситуация длилась достаточно
долго, чтобы сработать. Мгновенного страха бывает недостаточно, а вот если
ситуация длится хотя бы несколько десятков секунд, в психике происходят
значительные перемены.
Как тогда...
...Я валялся на влажной от дождя земле, обмочившийся и
обгадившийся от страха, а они глумились надо мной, пинали ногами. Все
мало-мальски ценное содержимое моих карманов и сумки уже перекочевало к ним.
Это были не настоящие бандиты, возможность забрать мою машину их не вдохновила,
хотя ключи торчали в замке зажигания. Их интересовало что попроще, то есть то,
что можно быстро скинуть за полцены, и, разумеется, наличные. Четверо молодых
шакалов, лет по восемнадцать, здоровенные амбалы, злобные, агрессивные, тупые,
они налетели на меня точно так же, как те, вчерашние, вынырнув из-за палатки,
возле которой я остановился, чтобы купить ментоловые леденцы "Холле"
- у меня в дороге начало саднить горло, было больно глотать.
Я сперва пытался сопротивляться, но они быстро сломали меня,
толстого, неуклюжего, неспортивного, немолодого. Потащили в глубь лесопосадки,
подальше от дороги, но могли бы этого и не делать, было уже совсем темно, а
наши водители - не камикадзе, они не остановятся, если увидят на обочине драку.
Сначала, пока я еще мог говорить, я пытался договориться с ублюдками, взывал к
здравому смыслу, к совести, плел какую-то чушь, на которую, как я понимаю,
такого рода типы не реагируют, а если и реагируют, то совсем не так, как
ожидаешь. Они свирепели прямо на глазах, с каждым новым ударом делаясь все злее
и страшнее. Не знаю, в какой момент они остановились и почему, я потерял
сознание, а когда пришел в себя, их уже не было.
Я отлежался, пока не почувствовал, что могу приподняться на
колени. Потом еще невыносимо долго собирался с силами, чтобы встать и постоять,
прислонившись к дереву. Рубашка на груди была мокрой насквозь, я провел по ней
рукой, и в нос шибанул запах мочи. Я понял, что последним их актом глумления
было еще и это... Представил, как валялся в мокрых и грязных вонючих штанах, а
эти подонки мочились на меня, и заплакал от отвращения и унижения. Все тело
болело, но я этого даже не чувствовал, над всеми ощущениями главенствовали
слабость и душевная боль. Еле-еле, по шажочку, от дерева к дереву добрался до
машины, которую почему-то никто не угнал. Впрочем, спустя минуту я понял
почему.
