- И снова ты не права. Мы познакомились в санатории, ты
мне понравилась, я тебя разыскал, тем более что при прощании ты оставила мне
свои координаты. Ты рассказала мне, что раньше была следователем, а я, в свою
очередь, поделился с тобой замыслом книги о милиции. Что может быть
естественней в таком раскладе, чем твоя готовность помочь мне с
профессиональными деталями? Не вижу ничего опасного.
- Андрюша, ты забываешь, что имеешь дело не с
писателями, а с офицерами МВД. Да, они будут думать точно так же, но потом
поставят не точку, а запятую, и продолжат; но на всякий случай надо проверить,
так это или не так. И если ты хоть одним взглядом, хоть одним звуком выдашь
себя и дашь понять, что ты вспомнил или что мы с тобой давно знакомы, вся твоя
конспирация полетит к черту.
- Могу тебе гарантировать, что я ничем себя не выдам, -
гордо пообещал я. - О том, что память вернулась, будешь знать только ты.
- Более чем достаточно, - усмехнулась она. - Я могу
сделать только один неосторожный шаг, обронить одно неосторожное слово - и на
этом все закончится. Конечно, я постараюсь быть максимально осторожной, но дать
тебе стопроцентную гарантию не могу. Это слишком большая ответственность. Ты
даже не понимаешь, как легко нас с тобой подловить. Поверь мне, я же все-таки
бывший следователь. Мы будем покупать в магазине продукты и обмениваться
репликами, а рядом будет стоять человек, вслушивающийся в каждое наше слово.
Или мы будем сидеть в ресторане, а за соседним столиком будут находиться
слухачи. Пойми, мы не сможем на двадцать четыре часа в сутки перевоплотиться в
парочку, знакомую всего пять месяцев и практически не имеющую общего прошлого,
кроме нескольких недель, проведенных в санатории. Такое перевоплощение требует
колоссального напряжения и постоянной сосредоточенности, чтобы это суметь, надо
долго учиться и тренироваться. Мы с тобой не сможем.
- То есть ты боишься? - сердито уточнил я.
- Это не трусость и не пессимизм, Андрюша, это трезвая
оценка наших с тобой возможностей.
- Хорошо, - я принял решение и почувствовал даже нечто
вроде прилива сил, - мы с тобой уедем на дачу. Там нас никто не увидит и не
сможет подслушать, пусть думают, что я с тобой закрутил романчик на лоне
природы подальше от жены. И никаких резких шагов пока предпринимать не будем.
- Ты с ума сошел! - ахнула она. - Как это мы уедем на
дачу? А если твоя жена приедет?
- Не приедет.
- Ты не можешь быть уверен... Ты хочешь скандала?
- Я уверен. Она не приедет. А если даже и приедет, то
скандала не будет. На сегодняшний день Лина пока еще слишком сильно хочет
оставаться моей женой. Она все стерпит.
- Я не понимаю тебя... Ты так странно говоришь. Не
считаешь нужным объяснить мне свою позицию?
Чего ж тут объяснять? Ох, лучше бы я не вспоминал! Не зря
Елена почти два года вдалбливала мне в голову, что с нами происходит только то,
чего мы боимся, что мы своими страхами сами навлекаем нежелательные события,
что мысль обладает невероятной созидательной силой и способна формировать
реальность. Это казалось мне заумным эзотерическим бредом, и только тот факт,
что Елена смогла вылечить себя сама, без помощи хирургов и всякой там
химиотерапии, удерживало меня от резких высказываний. Елена без конца
повторяла: если ты боишься оказаться униженным, стало быть, ты считаешь, что в
тебе есть такие качества, которые могут сделать подобную ситуацию возможной.
Силач не боится быть побитым, потому что уверен, что у него нет слабых мест.
Человек, который боится оказаться побитым, думает, что слабые места у него
есть. Если он воспринимает себя таким, то остальные люди именно так и будут к
нему относиться. Если человек не считает себя достойным любви, его никто и не
любит. Если человек считает, что его можно унизить, его обязательно унизят. Я
боялся оказаться униженным и вот сначала получил четырех подонков, а потом и
историю с Линой и ее молодым любовником.
У Лины в буквальном смысле слова отказали тормоза. Она
ничего не соображала и совершала ошибку за ошибкой до тех пор, пока я больше не
смог старательно закрывать глаза на ее роман. А видит бог - я старался изо всех
сил, разборки и конфликты мне не нужны, и я уговаривал себя, что мне все это
только кажется, что я себе напридумывал, что Лина - верная жена и прекрасная
мать. Да, она поехала в Швейцарию делать пластическую операцию, омолаживаться и
стройнеть, но ведь любая женщина хочет хорошо выглядеть, ничего удивительного.
Да, она окончательно перестала интересоваться сексом со мной, но мне-то это
только на руку, как женщина она меня давно не будоражит. Да, ей чаще, чем
обычно, звонит один и тот же мужской голос, но Лина вообще крутится в бизнесе,
где мужчин больше, чем женщин, и все разговоры у нее по делу, а прислушиваться
к интонациям не в моих правилах. Да, она уже дважды ездила отдыхать без меня,
приводя при этом разнообразные, но весьма убедительные мотивы. Да, она
перестала приезжать на дачу, когда я уходил в трудовое подполье, хотя прежде
навещала меня как минимум раз в три дня, готовила еду, стирала мое белье и
рубашки и убирала дом. Но ведь она так занята, она работает с утра до ночи, а я
прекрасно обхожусь своими силами, да и от работы не отвлекаюсь. И таких
"да" и "но" набралось несколько десятков. Пока в один
прекрасный день я не вернулся с дачи "вне расписания" и не застал ее
с любовником в самой недвусмысленной ситуации. Его возраст меня шокировал,
совсем мальчишка.
Разумеется, никакого скандала не было, я молча повернулся и
уехал назад, на дачу. Через час туда примчалась Лина и заявила, что разводится
со мной. Вообще-то она умная и интеллигентная женщина, но стресс от пережитого
полностью снес ее мозги, и она говорила такие вещи, которые мне лучше бы не
слышать. В частности, я узнал, что мое рыхлое, дряблое тело не вызывает у нее
ничего, кроме отвращения, что рядом со мной ей не интересно быть
привлекательной женщиной, потому что ей до судорог не хочется привлекать меня.
Что рядом с этим юным могучим самцом она обрела вторую жизнь. Что я не имею
права упрекать ее ни в чем, потому что сам, своими руками превратил нашу
семейную жизнь в унылую, серую рутину: мы никуда не ходим, нигде не бываем, я
отказываюсь от девяти из каждых десяти приглашений на театральные и
кинопремьеры, а на светские мероприятия хожу чаще всего один, и ей даже некуда
надеть свои наряды и бриллианты; я ни с кем не дружу, и к нам не приходят
гости, а перед моей матушкой ей неинтересно придумывать всяческие затеи, дабы
показать себя превосходной и изобретательной хозяйкой; я перестал разговаривать
с ней, делиться своими проблемами и обсуждать их, я всем своим видом показываю,
что высокодуховному писателю скучно рядом с бизнесменкой-торгашкой. И далее по
пунктам... Мне-то казалось, что я так удачно организовал свою жизнь, веду себя
так, как мне нравится, и Лину это полностью устраивает, а выяснилось, что все
далеко не безоблачно.
Разумеется, я тут же согласился дать ей развод. Лина
несколько поостыла, поблагодарила меня за понимание и сказала, что через
несколько дней уезжает в Шотландию на месячные языковые курсы, а после
возвращения, в середине мая, займется расторжением нашего брака и устройством
новой семейной жизни со своим неоперившимся птенчиком. Я со всем соглашался,
высказав единственную просьбу ничего пока не говорить родителям: она-то уедет в
свою Шотландию, ее там не достать, и все коллективные усилия по пропиливанию
черепа достанутся мне одному. А то, что пропиливание начнется и будет
чрезвычайно интенсивным, я не сомневался, и родители Лины, и моя матушка
встанут в мощную оппозицию нашему решению развестись.
