- Во-первых, у меня новый номер мобильного, его не
знает никто из посторонних, а номер городского телефона существует уже много
лет и разошелся так неконтролируемо и широко, что никогда не знаешь, кто тебя
может по нему разыскать. Какие-нибудь просители, молодые авторы, журналисты и
так далее. А во-вторых, я не то чтобы прячусь, а разумно дозирую общение.
Представляешь, сколько времени матушка будет морочить мне голову по городскому
телефону? Или жена начнет подробно докладывать, как идет ремонт. А так они
звонят на мобильный, я нагло вру, что вышел прогуляться и перезвонить мне
некуда, в темпе рапортую, что жив, здоров и сыт, и всё. Они же понимают, что
каждая секунда разговора - это деньги. Оливки берем или пусть здесь остаются?
- Если не острые, то берем.
- Острые, я к пиву выбирал.
- Тогда ну их, острое вредно. Ну что, Андрюша, все
собрали? Можем двигаться?
Я видел, что Елена нервничает. Здесь, в моем доме, ей было
не по себе, и она хотела побыстрее уйти отсюда. Да и мне отчего-то неприятно
было тут находиться. Надо же, я помню, с какой любовью и тщательностью мы с
Линой строили этот дом и обставляли его, сколько книг было написано вот за этим
столом, сколько идей и сюжетных поворотов придумалось на просторной террасе в
удобном шезлонге, сколько радости мне всегда доставляло пребывание на даче.
Особенно в одиночестве. Или в обществе какой-нибудь очаровательной пассии. Но
чаще все-таки в одиночестве. Я любил этот дом. А вот сейчас испытывал
непонятную нервозность и неловкость. Впрочем, почему же непонятную? Вполне
понятную и объяснимую. Этот дом ровно наполовину мой, а на другую половину
принадлежит Лине, и не только в смысле права собственности, но и в смысле
вкуса, запаха, наличия вещей, принадлежащих моей жене. После того что я
вспомнил, находиться здесь было почти физически больно.
- Поехали, - скомандовал я.
Запирая дверь, я подумал, что закрываю на замок темный
чулан, в котором остается отвратительное прошлое. Может быть, я вообще больше
не вернусь сюда, уйду от Лины, разведусь с ней, оставлю ей этот загородный дом
и начну жизнь сначала, с новой страницы. Женюсь на Елене... Да, с квартирой
надо будет подумать, как поступить, а вот дом я точно оставлю Лине, ведь именно
здесь я провел те дни после избиения, самые черные дни в моей жизни, и незачем
мне вновь и вновь погружаться в эту атмосферу. Именно сюда приезжал тогда
Борис, и воспоминания об этом кажутся мне еще более болезненными, чем
воспоминания о четырех ублюдках, мочившихся на меня в летнем подмосковном лесу.
И именно здесь, в этих стенах, на этих диванах и креслах, провел я страшную
минувшую ночь, осознавая восстановившуюся в памяти реальность и ее последствия.
Если правда, что тяжелые переживания и черные мысли имеют отрицательную
энергетику, которая сохраняется в помещении надолго, то здесь, в этом доме
живые организмы не имеют перспектив выживания. И я не буду больше здесь жить.
Похороню здесь бывшего Корина и повезу в город Корина нового. Может быть,
все-таки можно вырубить свой сад и посадить новые деревья и цветы? Высказать
всем открытым текстом все, что думаю о них, разоблачить обман, разорвать
отношения, повернуться и уйти. И начать все заново: завезти саженцы и растить
новый сад.
Журналистка-Воробышек позвонила, когда мы были на полпути к
Москве. Я даже не сообразил, кто звонит, когда она звонким голоском
представилась.
- Это Лада Ланская.
По возникшей паузе она догадалась, что я не помню ее имени,
и уточнила:
- Мария Владимировна сказала, что я могу связаться с
вами напрямую.
- Ах да, конечно.
Вот же бывает, чтобы имя до такой степени не вязалось с
внешним обликом! Коротко остриженная пацанка в бесформенной майке и тяжелых
спортивных ботинках - и имя под стать эстрадной диве.
Мы договорились встретиться на следующий день в кафе возле
дома Елены.
- Андрюша, а как ты меня называл там, в санатории? -
спросила Елена.
Она знала о моей любви к прозвищам, как знала и о том, что
эта привычка не распространяется на самых близких и любимых.
- Мимоза, - коротко ответил я, внутренне съежившись.
Более неудачное сравнение трудно было придумать. Хрупкий и дрожащий от страха
цветок не имел ничего общего с сильной волевой женщиной, не сломившейся перед
страшной болезнью и победившей ее. Я не знаю, как работает тот метод, которым
пользуется Елена, даже не помню, как он называется, потому что не очень-то верю
во все эти штучки, но факт есть факт: она вылечила себя, меня и еще огромное
количество людей, которым врачи безапелляционно заявляли о необходимости
немедленного хирургического вмешательства и давали самые нерадужные прогнозы.
- Мимоза? - она тоже удивилась. - Почему?
- У тебя был такой запуганный вид, словно ты каждую
секунду ждала удара и не знала, с какой стороны, поэтому на всякий случай
боялась всего и всех... Извини, Лялечка, я не хотел тебя обидеть. Просто я
тогда именно так тебя видел.
- А Павла Петровича?
- Чертополох Колючкин. - Она расхохоталась и прижалась
к моему плечу.
- Похоже! В самую точку! А Гришу?
- Телок. Он такой округлый, с мягкими губами и добрыми
глазами. Кстати, он на прощание оставил мне свой телефон, надо бы ему позвонить
и поблагодарить за науку. Можно сказать, его уроки мне жизнь спасли. А между
прочим, - я продолжал радостно болтать, почти физически ощущая, как с каждым
километром, отделяющим меня от загородного дома, рвутся прочные нити,
связывающие сидящего за рулем меня с тем, обманутым, униженным и использованным
всеми, кому не лень, Кориным, - сначала я подумал, что ты экстрасенс, а потом
начал подозревать, что тебя подставили те, кто за мной следил и хотел меня
убить.
- Господи! - перепугалась Елена. - Как ты мог обо мне
такое подумать? Сам же говорил: тихая, забитая, запуганная. Откуда такие мысли?
- Уж больно ловко ты угадывала мое настроение, всегда
точно понимала, как надо себя вести. Иногда мне казалось, что ты мои мысли
читаешь.
- Просто я хорошо тебя знаю, и твой характер, и твои
привычки, и вкусы, и мысли. Я знаю, что тебе нравится, а что - нет, и как надо
себя вести, чтобы тебе было комфортно.
- Ну конечно! - воодушевленно подхватил я. - Но я-то
этого не знал, не мог знать. И что я должен был думать о тебе? Так вот,
сначала-то я решил, что ты телепат или экстрасенс, а уж потом, когда Фомич
отравился моим коньяком, я начал всех подряд подозревать, в том числе и тебя. И
из того, что ты так точно угадываешь мои мысли и мое настроение, я сделал
вывод, что тебя хорошо подготовили, проинструктировали. Ну, Лялечка, солнышко
мое, не обижайся, - я заметил, что Елена как-то поникла и даже, кажется,
побледнела, и постарался исправить положение, - ну а что должен был еще
подумать, а? Вот ты на моем месте что подумала бы? Как отнеслась бы к тому, что
в малопонятной ситуации рядом с тобой вдруг оказывается человек, которого ты
видишь впервые в жизни и который ведет себя так, будто знает тебя как
облупленного, с полувздоха и полувзгляда угадывает твои мысли и чувства и не
произносит ни одного слова невпопад?
