— Работая прокурором, я всегда назначал встречи ненадежным свидетелям и доносчикам именно в «Майами-Дейд». Очень, знаете ли, удобное место. Вокруг как минимум дюжина охранников. Так что свои подбитые железяками ботиночки советую оставить дома. И если попытаетесь что-то выкинуть, вам из здания не выйти. Во всяком случае, без наручников. — Он отключился, сунул телефон в карман и допил кофе.
— Желаете чего-нибудь еще? — спросила женщина за стойкой.
— Нет, gracias. Todo esta perfecto.
[14]
— Он протянул ей пятидолларовую банкноту.
— Спасибо. Желаю удачный день.
Желаю удачный день, повторил он про себя и улыбнулся. Плохой испанский снова породил скверный английский. Стоит ли пытаться?
— Спасибо, мэм. День уже замечательный.
29
Работать сегодня было вовсе не обязательно, но Синди отправилась в студию. В доме после смерти Джесси жить было просто невозможно, у матери она чувствовала себя не слишком уютно после визита на рассвете федеральных маршалов. Да, похоже, мест, где можно было укрыться от всего остального мира, становилось все меньше. Даже сон не приносил покоя. Видимо, мастерская превратилась в последнее убежище.
Фотопортретами она занималась только по предварительной договоренности с клиентами, но на сегодня заказов не было. Синди ехала в южный Майами с намерением провести восемь часов в полном уединении. Нет, какая-нибудь работа всегда найдется, но заниматься чем-либо серьезным она была не в настроении. Еще по дороге решила, что неплохо было бы навести в студии порядок. Вполне подходящее, не требующее умственных усилий занятие для женщины, сомневающейся в верности мужа.
Начала Синди с разбора почты — скопилось ее предостаточно. Дело довольно хлопотное. У нее уже сложилась определенная система, по которой вся корреспонденция размещалась в четырех коробках, получивших следующие названия: «Текущая», «Старое», «Займусь этим в дождливый день» и, наконец, «Скорее построю ковчег, чем буду разбираться в этой ерунде». Она уже на две трети разобрала «Старое», но занятие прервал стук в дверь.
Синди вздрогнула, так и застыв с коробкой в руках. Покосилась на дверь. Табличка «ЗАКРЫТО» была на месте. К двери она решила не подходить в надежде, что непрошеный гость уйдет. Но в дверь постучали еще раз, и еще. Она уже поднялась и собралась крикнуть «здесь никого нет», но тут узнала лицо, прижатое к стеклянной панели в двери. Абуэла, бабушка Джека. Синди отворила. Над входом звякнул колокольчик, старуха вздрогнула.
— О, у ангелочка есть крылья.
Синди улыбнулась, вспомнив, что абуэла приехала с Кубы всего три года назад, как раз под Рождество, и что первым ее уроком английского языка был фильм под названием «Жизнь прекрасна», который она смотрела бессчетное число раз.
— Как поживаете? — спросила Синди.
Женщины обнялись.
— Bueno. Y tu?
[15]
— ответила абуэла по-испански, хотя у Синди было с этим языком еще хуже, чем у Джека.
— Да, все прекрасно. Входите, пожалуйста.
Абуэла проследовала за ней по зигзагообразной тропе, проложенной между полотняными задниками и осветительными приборами. Синди убрала с кресла коробки со старыми негативами и предложила гостье присесть. Спросила, не хочет ли абуэла кофе, но та отказалась: уже пробовала приготовленный Синди кофе и грозилась отправить ее на Кубу, чтобы научиться варить этот напиток.
— Надеюсь, ты не сильно занята, — сказала абуэла.
— О нет. Что вас сюда привело?
— Ты уж прости, но я пришла сюда не фотки с себя снимать.
— А жаль.
Старуха улыбнулась, затем лицо ее вновь стало серьезным.
— Ты знаешь, зачем я здесь.
Синди потупилась.
— Я люблю вас, абуэла, очень люблю. Но поверьте, то, что произошло, касается только Джека и меня.
— Claro.
[16]
Но это займет минуту. — Она открыла сумочку и извлекла пачку распечатанных конвертов.
— Что это? — спросила Синди.
— Письма. От Джека. Писал их, когда я жить в Гаване.
— Вам?
— Sí. Это до того, как я приезжал в Майами.
— Джек написал все эти письма?
— Sí, sí. Так я и Джек познакомились. Через эти письма. Так я узнать тебя.
— Меня?
Абуэла на секунду умолкла, чтобы перевести дух, потом продолжила дрожащим голосом:
— Эти письма. Там везде про тебя.
Синди смерила взглядом толстую пачку конвертов. Сердце ее болезненно заныло.
— Абуэла, я не могу…
— Por favor.
[17]
Хочу, чтоб ты читать. Мой Джек — наш Джек — он не очень хорошо говорит про чувства в словах. Если бы его мама была жива, все быть по-другому. Она умела любить. Давать любовь, получать любовь. Но Джек, он был un nino, мальчик, и не имел ее любовь. В его дом любовь всегда была внутри. Comprendes?
[18]
— Да, думаю, понимаю.
— Если ты Свайтек, то показать любовь, только когда сердце разбито.
— И это понимаю.
Абуэла теребила пачку писем, лежавшую на коленях, руки ее дрожали.
— Вот это — mi favorito.
[19]
Когда он просить тебя жениться. И это тоже, очень хорошее. Про ваша свадьба, с фотография.
— Абуэла, пожалуйста, не надо. Эти письма написаны вам, а не мне.
Она отложила всю пачку в сторону, прижала к груди один конверт.
— Я не стать просить тебя читать их. Просто хочу, чтоб ты знать, что они есть.
— Спасибо.
— Но одно ты должна видеть. Оно… es especial.
[20]
— Бабушка нашарила в сумке очки и вытащила письмо из конверта. — Старое. Очень не похоже на другие. Видишь наверху? Джек написал время. Два тридцать ночи. Что может заставить мужчина писать письмо в такой час?
Синди страшно хотелось прекратить все это, но она боялась обидеть абуэлу. И стала слушать.
Абуэла читала медленно, стараясь правильно выговаривать английские слова, но акцент все равно остался.
«Дорогая абуэла! Уже очень поздно, и я устал, так что постараюсь быть покороче. Помнишь письмо, которое ты написала мне в прошлом июне? В день пятидесятой годовщины своей свадьбы ты рассказывала о том, как вы с дедушкой познакомились. Вы были на пикнике, и одна знакомая представила тебе своего старшего брата. Он проводил тебя до дома. Ты писала, что сама не понимала, как это случилось, но твердо знала одно: к тому времени, когда вы добрались до дома, ты поняла — это твой человек.
