Аман жалобно повизгивал от боли. Других посетителей в ресторане не было, но официанты, заметив происходящее, ударились в бега. Бросились вон и спрятались на улице, придерживаясь негласного закона выживания в Сьюдад-дель-Эсте. Иными словами, упорно смотрели в другую сторону.
Юрий схватил Амана за руку и сунул средний палец ему в рот.
— Не хочешь бабки отдавать, сука, тогда палец отдашь!
Фахид было шагнул к ним, но Юрий еще сильнее вдавил ствол пистолета в пах араба.
Фахид замер на полпути. Юрий все глубже всовывал палец Аману в горло.
— А ну, кусай! Откусывай! Мне нужен этот палец!
Аман тихо подвывал, в глазах его стояли слезы. Раздался приглушенный выстрел. Пуля угодила Аману в левую ступню. Нога дернулась, точно через нее пропустили электрический ток, и, даже несмотря на то, что палец глубоко ушел в горло, он умудрился испустить сдавленный крик.
— Откусывай, кому говорят!
Лицо у Амана исказилось, челюсти непроизвольно сжались от окрика.
— Сильнее! Кусай сильнее, до конца!
Тело Амана сотрясалось от судорог. Изо рта бежала кровь, зубы перегрызали кожу и сухожилия.
— Не надо, Юрий! — взмолился Фахид.
— Нет, до конца!
— Он теряет сознание, — пролепетал Фахид.
Кровь двумя струйками бежала по щекам и подбородку, собиралась в ушных раковинах. Зубы сжимались все плотнее, резцы начали дробить кость.
— Хочу услышать, как она треснет.
— Перестань, ладно? — сказал Фахид. — Я отдам тебе все деньги. Считай, что я тебе должен. Только отпусти его.
Юрий поднял глаза на Фахида, затем снова взглянул на Амана. Все лицо его было залито кровью, вместо ступни — кровавое месиво, а левая рука походила на крендель. Резким рывком Юрий выдернул палец из челюстей Амана. Палец был сломан, мышцы и сухожилия порваны и прогрызены до кости.
— Меня от вас тошнит, — сказал Юрий.
И, уже поднимаясь, быстро и резко ударил два раза по сломанному локтю Амана, отчего несчастный громко взвыл от боли. А потом рухнул вниз и начал кататься по полу.
— Чтоб отдали все, до последнего пенни, до того как я уеду из города. И, пожалуй… не только за последний заказ. За все шесть, ясно?
— Сегодня же вечером доставлю тебе деньги в гостиницу, — сказал Фахид. — И тогда мы в расчете, правильно?
— Мы никогда не будем в расчете. Из-за вас, задниц, я потерял самый большой в жизни контракт.
— Как это?..
— Да эти ублюдки из Майами, на которых я пахал. Они отсекли меня от доли. И все по вашей вине — из-за вашего гребаного вируса «Западный Нил».
Он развернулся и изо всей силы наступил Аману на раненую ногу. Араб снова взвыл от боли.
— Мне очень жаль, Юрий, — сказал Фахид.
— Ты даже не представляешь, как пожалеют ребята из Майами!
Он сунул пистолет в кобуру под рубашкой, швырнул на стул двадцать долларов — по здешним меркам вполне достаточно, чтобы расплатиться за пиво и сломанный столик, — и вышел из ресторана, предоставив Фахиду возможность заняться пострадавшим.
33
В восемь утра Джек собрался на работу. Синди уехала к себе в студию двумя часами раньше, заметив, что утреннее освещение особенно благоприятно для съемок на улице. Джек прошел на кухню выпить чашку кофе. Мать Синди сидела за столом и читала газету.
— Доброе утро, — сказал Джек.
— Угу, — пробормотала Эвелин, не отрываясь от кроссворда.
Джек колебался секунду, потом сказал:
— Эвелин, я хотел поблагодарить вас.
— За что?
— За то, что дали нам с Синди приют. Позволили пожить здесь.
Она подняла глаза от газеты.
— Что только не сделает мать для родной дочери.
Судя по тону, каким были произнесены эти слова, сразу становилось ясно: она сделала это не для него.
— Мы можем поговорить? Хотя бы минутку?
— О чем?
Джек придвинул стул и уселся напротив.
— Вы были очень холодны со мной с тех пор, как всплыла эта старая запись. Синди, слава Богу, меня простила. Что я должен сделать, чтоб наладить отношения с вами?
— Ничего тебе делать не надо.
— Ничего не надо делать или я не смогу тут ничего поделать?
— Господи, к чему устраивать себе и другим такую головную боль!
Джек посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
— Я вашей дочери никогда не изменял.
— Это меня не касается. Разбирайтесь сами.
— Тогда почему вы все время даете понять, что я совершил нечто ужасное и непоправимое?
— Ну, если ты действительно так все воспринимаешь, тогда, может, и совершил.
Джек понимал, что разговора не следовало затевать вовсе. Но он просто не мог выносить холодных, презрительных взглядов тещи.
— Мне кажется, вам это только в радость.
— В смысле?
— Если бы я действительно обманывал Синди.
— Глупости!
— Нет, правда? Вам хотелось бы?
— Что за дурацкий вопрос!
— Вопрос, на который вы не хотите отвечать.
— Но с какой стати я должна желать родной дочери плохого?
— Это не ответ. Позвольте высказать догадку. Вы будете счастливы, если она меня бросит, верно?
— К чему все эти разговоры, не понимаю! — Тон Эвелин стал жестче.
— Давно пора, так вы думаете?
Она раздраженно отвернулась, потом опустила глаза и тихо сказала:
— Я против тебя ничего не имею. Честно, Джек. И вовсе не считаю тебя ужасным человеком.
— Уже прогресс! Вы никогда обо мне так тепло не отзывались!
— Было время, когда я говорила о тебе только хорошее.
— А потом все изменилось, да?
— Эстебан все изменил, — еле слышно ответила она.
Пять лет прошло после нападения, но до сих пор при упоминании об Эстебане у Джека по коже пробегали мурашки.
— Синди говорила, что вы думаете на сей счет: ее ночные кошмары не закончатся, пока она со мной.
— Но на нее напал твой клиент.
— Это было, когда я занимался смертными приговорами. Теперь не занимаюсь. И все позади.
— И все осталось. Страхи будут преследовать ее всегда.
— Она вполне довольна своим выбором.
— Она куда более хрупкое создание, чем тебе кажется.
— Сильней, чем вы думаете.
