Катрина выждала, когда он удалился на безопасное расстояние, затем, сверкая глазами, уставилась на Тео.
— Какого черта ты здесь вытворяешь?
— Продвигаюсь к истокам.
— Зачем?
— Просто мы так решили. Мы с Джеком. Если найдем ребят, которые отмывают бабки, то найдем и убийцу Джесси Мерил.
— Ты хоть представляешь, с кем связался?
— Да. А ты?
— Рано или поздно Владимир тебя расколет. С такими типами блефовать опасно.
— Почему? Ты ведь блефуешь.
— Ну, это совсем другое. Я работаю изнутри, я в системе.
— Дай мне немного времени, и мы будем работать вместе.
— Ты что, окончательно сдурел? Жизнь надоела, хочешь, чтобы тебя хлопнули?
— Ну, хлопнут только в том случае, если ты меня выдашь. Но ты этого делать не станешь. Потому как понимаешь: стоит тебе раскрыть варежку — и пойдешь ко дну вместе со мной.
Катрина вскипела от ярости, казалось, она была готова удушить Тео. Но тут вернулся Владимир, и пришлось ей умерить свой пыл.
Владимир опустился на кожаное сиденье и прищелкнул пальцами. Официантка подала еще три коктейля «Месть Тарзана».
— Ваше здоровье, — сказал Владимир.
И опрокинул бокал. Катрина последовала его примеру, не спуская горящих от ярости глаз с Тео.
Владимир убрал нераскуренную сигару обратно в карман пиджака, словно давая тем самым понять, что встреча окончена. Потом взглянул на Тео и заметил:
— Мне, к сожалению, пора. Но перед тем как уйти, хочу рассказать одну историю. Слыхали когда-нибудь о денежном самолете?
— Денежном самолете? Вроде бы нет.
— Борт номер тридцать компании «Дельта». Вылетал из аэропорта Джона Кеннеди в Москву в семнадцать сорок пять, пять раз в неделю. И редко вылетал как минимум без сотни миллионов долларов в багажном отсеке. Пачки, горы новехоньких стодолларовых купюр, они перевозились в белых полотняных мешках. На протяжении нескольких лет в Россию таким образом перекочевало около восьмидесяти миллиардов долларов. И никаких особых мер безопасности, груз сопровождал всего лишь один невооруженный курьер. И ни разу никто даже не пытался угнать этот самолет. Как думаешь почему?
— Кишка была тонка?
— Потому что все знали: бабки эти ввозятся российскими банками. А грабануть российский банк — это в девяти случаях из десяти означает, что вы грабанули русскую мафию. И не нашлось людей, у которых бы не хватило ума или, напротив, хватило бы духа выкинуть такой номер. Так что самолет продолжал спокойно летать.
— Очень любопытно.
— Ты понял, к чему это я?
— Еще бы.
— Дай нам два дня. Пройдешь проверку — познакомишься с Юрием.
— Лады.
— Ты еще скажи, что с ним будет, если не пройдет проверки, — вставила Катрина.
— Я думаю, он и так понял, — ответил Владимир.
— Просто пытаюсь быть предельно откровенной с друзьями. Он должен это услышать.
Владимир подался вперед всем телом, в глазах зажегся нехороший огонек.
— Не пройдешь проверки — встретишь Судьбу. Надо сказать, физиономия у него не из приятных.
Тео робко улыбнулся.
— Странно. Ты говоришь о судьбе так, словно это человек.
— Еще как странно! — с усмешкой подхватил Владимир. — Потому как все наши знают: Судьба — это не человек. Это животное. — И он громко расхохотался, стуча кулаком по столу. А затем вдруг с лица исчезла даже тень улыбки. — До свидания, Тео.
Тео поднялся.
— Ты знаешь, как меня найти, Катрина?
— Не беспокойся. Найти тебя нам не составит труда.
Тео двинулся к двери. Катрина проводила его взглядом, раздумывая, какое чувство она испытывает к этому человеку — ненависть или жалость.
Ах, Тео, мой мальчик. В камере для смертников ты был в большей безопасности.
40
Доктор Марш молча сидел на обитом бархатом сиденье адвокатского «лексуса». За рулем был Замора. Они находились в Коконат-гроув, в той его части, что выходила на берег Мексиканского залива, недалеко от больницы Милосердия, известной на всю Флориду отделением интенсивной терапии. Год за годом заведение рекламировалось в довольно эксцентричном местном журнале и под снимком здания больницы красовалась подпись: «Лучший вид со смертного одра». Марш пропустил утренний обход, и сейчас они торопились на автостоянку, чтобы забрать автомобиль доктора. Джесси Мерил по-прежнему занимала их мысли.
— Странная история с видеопленкой, — заметил Марш.
Замора остановился на красный.
— Почему? Не знаю, спала Джесси с этим Свайтеком или нет. Но то, что он не был ее навязчивой идеей, — это определенно.
Замора катал сигару между указательным и большим пальцами.
— По записи этого не скажешь. Выкрикивала его имя, занимаясь сексом с тобой.
— Эти записи еще ни о чем не говорят. Они фальшивка. И сделаны с одной целью — шокировать.
— Что-то я тебя не совсем понимаю.
Марш посмотрел в боковое окно. Потом обернулся к Заморе.
— Эта сука просто обожала проделывать разные штуки. Ну, допустим, заводила меня, а потом вдруг говорила какую-нибудь гадость, чтобы напрочь испортить настроение. И всякое желание сразу пропадало.
— Ну а записи?
— Записи она делала вовсе не для эротики. Тут вся штука в ее извращенном чувстве юмора. Однажды, еще до того, как я решился на развод, она довела меня почти до оргазма, а потом вдруг разыграла сцену, сделала вид, что в комнату вошла моя жена. Очень веселилась, наблюдая, как я слетаю с постели в чем мать родила и с дымящимся членом наперевес. Другая забава — в самый разгар утех начинала выкрикивать какое-нибудь имя. Один раз — имя моего семнадцатилетнего сына, другой — моего сослуживца. Но больше всего любила кричать: «Джек! Джек!» Знала, что этим по-настоящему достает меня.
— Чем это имя так злило тебя?
— Сам не понимаю.
— Может быть, ты ревновал ее к Джеку Свайтеку?
— Нет.
— У тебя были причины ревновать ее? Она выкрикивала его имя вовсе не ради хохмы?
— Да нет. Только для того, чтоб поиздеваться надо мной. Взбесить, свести с ума.
— Взбесить настолько, что ты был готов убить ее?
Глаза их встретились.
— Я тебе говорил: я не убивал.
— Тогда ты запросто пройдешь испытание на полиграфе.
— Знаешь, я передумал. Я не хочу проходить тест на полиграфе.
— Почему?
