Сэнди подходит к Джейми, и тот тут же протягивает ему нужный документ. Копию он кладет на стол обвинения, а оригинал подает Кумачаи.
– Вы узнаете свои записи о вскрытии тела мисс Полимус?
Кумачаи перелистывает несколько страниц.
– Подпись моя, – говорит он.
– Не будете ли вы так любезны зачитать суду помеченный абзац? – Сэнди оборачивается к Нико: – Это на второй странице.
Кумачаи меняет очки.
– «Фаллопиевы трубы разделены и перевязаны, – читает он. – Состояние брыжеек нормальное».
Кумачаи хмурится, недоверчиво качает головой.
– Это неверно, – говорит он наконец.
– Что неверно? Это же ваши собственные комментарии. Вы диктовали их, когда проводили операцию. Неужели вы допустили ошибку, доктор?
– Это неверно, – повторяет тот.
Сэнди подходит к нашему столу. Джейми подает ему другую бумагу. Я шепчу Сэнди:
– Ты хочешь сказать, что у Каролины маточные трубы были перевязаны?
За него кивком отвечает Кемп.
Я словно проваливаюсь в какую-то пустоту. Чувствую себя в подвешенном состоянии, чувствую, что запутался в собственных ощущениях. Порвалась некая важная нить. Отдалилось все, что происходит в зале, краешком сознания я понимаю, что Мяснику Кумачаи приходит конец. Он еще пытается отрицать, что у мисс Полимус были перевязаны маточные трубы. Сэнди сует ему в руки бумагу с заключением гинеколога с Западной стороны, который шесть лет назад, когда Каролина сделала аборт, провел операцию с трубами. Очевидно, к нему и ездил Кемп вчера утром.
– Я еще раз спрашиваю вас, сэр, эти материалы не меняют вашего ученого мнения?
Кумачаи молчит.
– Надеюсь, сэр, вы теперь понимаете, что Каролине Полимус незачем было предохраняться?
– Вероятно, да. – Кумачаи стоит как в воду опущенный. Мне становится даже жалко его. – У меня все из головы вылетело, – говорит он, обращаясь к Нико и Мольто.
– Сэр, теперь-то наконец со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что вечером первого апреля Каролина Полимус пользовалась противозачаточными средствами?
Кумачаи молчит.
– Ей не было необходимости это делать, – резюмирует Стерн.
Кумачаи поднимает голову. Трудно сказать, о чем он сейчас думает. Скорее всего сгорает от стыда.
– Есть необходимость просить судебную стенографистку зачитать мои последние вопросы?
Кумачаи отрицательно качает головой.
– Доктор Кумачаи, разве не очевидно, что первого апреля Каролина Полимус не прибегала к предохранительным средствам? Разве не таким должно быть мнение квалифицированного специалиста? Разве теперь не ясно, почему в ее квартире не обнаружено никаких следов противозачаточных средств?
Кумачаи вздыхает и, собрав остатки достоинства, говорит:
– Я не могу ответить на эти вопросы.
– Тогда ответьте, пожалуйста, на такой вопрос: сперма, которую вы послали в химическую лабораторию, была взята не с трупа Каролины Полимус?
Кумачаи откидывается на спинку стула, поправляет очки.
– Я сделал все, что предусмотрено процедурой.
– Вы хотите сказать присяжным заседателям, что ясно помните, как брали сперму на анализ из влагалища мисс Полимус?
– Нет, не хочу.
– Уточняю вопрос. Разве не может быть, что сперма, содержащая противозачаточный препарат и принадлежащая мужчине с той же группой крови, что у мистера Сабича, была взята не из тела Каролины Полимус? – Мясник снова качает головой, но качает не в знак отрицания – он запутался. – Разве этого не может быть?
– Может, – едва шевеля губами, произносит тот.
У кого-то из присяжных вырывается: «Ну и ну!»
– И вы послали вещественное доказательство на химический анализ как раз в то время, когда регулярно беседовали об этом деле с мистером Мольто?
Кумачаи выпрямляется:
– Вы, кажется, обвиняете меня в чем-то, мистер Стерн?
После паузы Стерн говорит:
– В этом процессе и без того достаточно безосновательных обвинений, док-тор Ку-ма-чаи.
В конференц-зале конторы Алехандро Стерна собралась небольшая компания: секретарша, частный детектив Берман, два студента-юриста, подрабатывающие у моего адвоката, Джейми Кемп и я. Джейми принес бутылку шампанского, кто-то из молодых людей включил радио. Джейми изображает сцены суда, исполняя одновременно роль своего патрона и Кумачаи. У него несомненные актерские данные. Придирчиво-менторским тоном он воспроизводит вопросы адвоката и сбивчивые ответы свидетеля. Тот то и дело падает в кресло, дрыгает ногами и корчится.
На наш оглушительный хохот приходит Сэнди. На нем фрак, точнее, часть этого наряда – брюки в полоску и накрахмаленная белоснежная рубашка с не завязанным пока красным галстуком.
– Так не пойдет, – говорит он Кемпу. – Процесс продолжается. Рано праздновать победу. Тем более не следует делать радостные физиономии в зале суда. Присяжные этого не любят. А теперь, будьте так добры, убирайтесь отсюда. Мне нужно поговорить с моим клиентом. Зайди, Расти, ко мне, как только выпадет минутка.
Я немедля иду за ним. Интерьер в его кабинете выдержан в нежных пастельных тонах. Убранство здесь вообще напоминает скорее дамский будуар, нежели служебное помещение. Наверное, здесь приложила руку его жена. На окнах тяжелые портьеры от потолка до пола. Кресла обтянуты гаитянской хлопчатобумажной тканью, в них буквально утопаешь. По всем четырем углам большого письменного стола расставлены тяжелые хрустальные пепельницы.
– Это я виноват, а не Джейми, – говорю я.
– Спасибо, но к тебе никаких претензий. Устроенное им представление – лишнее. Совершенно лишнее.
– Но мы действительно сегодня победили. После тяжелой работы неплохо и отметить такое событие. Джейми просто хотел доставить удовольствие твоему клиенту.
– Кемп в оправданиях не нуждается. Он первоклассный адвокат, и я его ценю. Это я нервничаю. Всегда так к концу процесса.
– Сэнди, тебе можно расслабиться. Такие допросы, как твой сегодняшний, не каждому удаются. Особенно если свидетель обвинения – квалифицированный эксперт.
– Это верно… Поскольку ты настаиваешь, нам нужно еще раз обсудить тактику защиты. Хотелось бы поговорить обстоятельно, но я давно приглашен на обед в честь судьи Магнасона. Дель Ла-Гуарди тоже там будет. Следовательно, играть и проигрывать будем на равных. Итак, о защите. Последнее слово в таких делах всегда принадлежит клиенту. Как скажешь, так и будет. Но совет, если хочешь, могу дать.
Я знаю, какой совет он даст.
– Думаешь, тебе предоставят возможность произнести речь в мою защиту?
