Убийство Каролины Полимус остается, конечно, нераскрытым. Никто не заговаривает о том, чтобы возобновить следствие, тем более со мной. Практически невозможно за одно преступление привлечь к суду двух людей. Несколько месяцев назад какой-то псих в тюрьме заявил, что хочет дать признательные показания. Я послал туда Липранцера. Через два часа он доложил в управление, что заключенный блефует.
Иногда на выходные я езжу в Детройт. Когда я не могу вырваться, Барбара разрешает Нату приехать ко мне. Во время второй моей поездки к ним она завела разговор о том, не перебраться ли мне поближе к ним. Так, слово за слово, мы вроде бы помирились. Сама она возвращаться в округ Киндл не намерена. В университете ей хорошо. Впрочем, я полагаю, она рада, что между нами порядочное расстояние. Ни она, ни я не обольщаемся, что наше примирение надолго. Рано или поздно кто-то из нас, возможно, встретит другого близкого человека. Что до меня, я надеюсь познакомиться с женщиной моложе меня и Барбары. Мне хочется иметь второго ребенка, хотя лучше не загадывать. Пока же Нат радуется, что мама с папой не развелись.
Иногда, признаюсь, я вспоминаю Каролину. Моя сумасшедшая страсть давно прошла, я избавился от наваждения и все же переживаю прошлое. Что же это все-таки было? Чего я искал в ней? Чего хотел от нее? Что тянуло меня к ней? Наверное, это связано с тем, что я чувствовал, как ей плохо. Ее боль трансформировалась в непоколебимый характер, в самоуверенность, в красноречие, когда дело касалось таких, как Вендел Макгафен, убогих и увечных. Она и сама пережила такое, что не дай Бог никому. Казалось, все в порядке, но на самом деле это было не так. Она не смогла избавиться от тяжкого груза прошлого, как Икар не смог долететь до солнца. И все же это не означает, что никому и никогда не удастся забыть о своих черных днях, простить себя и других и жить дальше.
Я всем сердцем привязался к Каролине и чувствовал, что это не к добру. Не сразу я понял, что именно непомерное тщеславие и неспособность глубоко чувствовать уродуют ее душу. Я стал жертвой иллюзий, которыми жила она сама, веря в то, что стойкое стремление к чистоте и свету поможет воспарить над океаном несправедливости, мучений и зла.
Да, я привязался к Каролине. Для меня она была как лекарь, который исцеляет хромых и слепых. Я смотрел на нее, и во мне разгоралось непреодолимое желание, ликовала страсть. Я неистово жаждал праздника жизни.
Каролина… Мои чаяния и надежды. Вечные, неугасимые надежды.
