Джиллиан не кололась ни разу. Дорожа своей внешностью, она даже в самом отчаянном расположении духа не хотела уродовать себя. Она курила героин — «гоняла дракона», по жаргонному выражению. Забивала косяк. Делала из алюминиевой фольги трубку и втягивала пары, когда порошок превращался от нагрева в липкую коричневую массу, а потом в едкий туман. Так получалось медленнее, проходили не секунды, а минуты до того, как охватывал прилив невероятного блаженства. Джиллиан всю жизнь была во всем осмотрительной, и этот изощренный способ приема наркотика соответствовал ее представлению о себе. Был более опрятным и менее поддающимся обнаружению — без следов от иглы, без предательских кровотечений из носа после нюханья.
Началось это с мужчины. Разве не всегда так начинается? Тоби Элиас, работавший в прокуратуре штата, был любезным, красивым, порочным. Джиллиан подумывала о том, чтобы выйти за него замуж. Как-то вечером он вернулся домой с дозой героина из улик по делу, которое вел. То был образец, который один сбытчик предлагал другому перед продажей, приобщенный к доказательствам и не возвращенный после вынесения вердикта. «А почему бы нет?» — спросил он. Тоби всегда ухищрялся представить порочность изысканной. Джиллиан очаровывало его насмешливое нежелание следовать правилам, существующим для других. В первый вечер они нюхали героин и потом ежевечерне уменьшали дозу. Нюханье приносило какой-то неземной покой, но повторять не стоило.
Месяц спустя Тоби шагнул под грузовик. Джиллиан так и не узнала, было ли это случайностью. Он не погиб. Несколько месяцев лежал на койке пластом, потом сидел в кресле-каталке жалкой развалиной. И она бросила его. Не хотела посвящать ему свою жизнь, раз он не мог ответить ей тем же.
Однако то был злосчастный поворотный пункт, теперь Джиллиан это понимала. Тоби так и не избавился от пагубного пристрастия, не избавилась и она. Спустя три-четыре месяца Джиллиан сама похитила образец. Во время процесса она разрешила эксперту защиты открыть опечатанный пакет с уликой, чтобы взвесить, сколько героина находилось в нем. Блаженство было теперь более восхитительным. Она отдавала распоряжения проводить пробы, когда в этом не было необходимости, провоцировала обвинителей запирать улики в ее кабинете, а не везти обратно в прокуратуру. В конце концов эти манипуляции были обнаружены. Под подозрение попал один из полицейских, и его перевели в отдаленный участок. После этого ей пришлось покупать героин на улицах. И она нуждалась в деньгах.
Теперь ее уже считали пьяницей. И в виде предостережения перевели из уголовного суда в гражданский, где она рассматривала дела о возмещении ущерба. Тогда один из сбытчиков, которым она выносила приговоры, узнал ее, красивую белую даму, шедшую украдкой по трущобному кварталу, меньше чем в миле от здания суда. Оттуда слух дошел до председательствующего судьи, нечистого на руку Брендана Тьюохи, и его прихвостня Ролло Косика. Косик явился к Джиллиан с этим известием и предложил деньги. Взамен она должна время от времени следовать его советам относительно исхода дела.
И она подчинялась. Всегда с сожалением, но жизнь уже превратилась в страдания между дозами героина. Однажды вечером раздался стук в дверь, последовала сцена из «1984» Джорджа Оруэлла или «Солнечного затмения» Артура Кёстлера. На пороге стояли прокурор и агенты ФБР. Ее уличили в получении взяток, а не в употреблении наркотиков. После их ухода Джиллиан плакала, ревела, вопила.
Потом она обратилась к Даффи, ее нынешнему домовладельцу. Даффи лечился от алкоголизма и стал опытным советчиком во времена, когда был священником. Когда Джиллиан судили, ее пристрастие к наркотику осталось единственной нераскрытой тайной. Что касается прочих, она чувствовала себя так, будто ее раздели донага и провели в цепях по Маршалл-авеню. Она не собиралась воскрешать все это теперь, тем более ради Артура Рейвена или ради убийцы, насиловавшего мертвых.
Однако внезапная злоба, прорвавшаяся в разговоре с Артуром, потрясла ее, словно обнаруженная у ног пропасть. Теперь она часами будет думать о Рейвене и о том, как изумленно раскрылся его рот после ее выпада. Вечером ей, чтобы не пойти и утопиться, понадобится Даффи, спокойный советчик.
Поняв это, Джиллиан поднялась из-за столика и снова увидела свое отражение. Снаружи она выглядела стройной, элегантной, старательно одетой женщиной. Но внутри таился ее злейший враг, некий демон, который даже после тюремного заключения и позора оставался неудовлетворенным, необузданным и неведомым.
4
5 июля 1991 года
Обвинитель
Из кабинки, напротив которой Мюриэл сидела за стойкой, раздался вопль, столь внезапный, что у нее едва не остановилось сердце. Негр в длинном фартуке, видимо, повар, поднялся и собрался уходить. Это, очевидно, пронзило душу сидевшей там женщины. Темноволосая, худощавая, она обессиленно прислонилась к нему. Молодой человек с блестящей серьгой в ухе сидел с жалким видом за ними.
— Вдова, — прошептал один из экспертов, нанося порошок на ящик под кассой. — Не хочет ехать домой.
Повар бережно придвинул миссис Леонидис к молодому человеку, тот неохотно обнял ее за плечи, а она продолжала неистово рыдать. В одну из минут безучастной, холодной ясности мысли, которой она славилась в прокуратуре, Мюриэл внезапно поняла, что вдова Гаса исполняет заведенный ритуал выражения горя. Плач и вопли были ее обязанностью. Более искренняя реакция на гибель мужа, подлинное оплакивание или даже облегчение наступит не скоро. Когда она будет наедине с собой.
Мюриэл с тех пор, как стала обвинителем, проявляла любопытство к родственникам убитых. Она не представляла, насколько это могло быть связано с ее отношением к родителям и мог ли кто-то из мужчин, включая покойного мужа, повлиять на нее в этом смысле. Но интересовалась этим со всей страстью, на какую была способна. И довольно быстро поняла, что страдания их возникают не только из-за утраты, но также из-за необъяснимости ее природы. Причиной их горя стали не какое-то роковое бедствие вроде тайфуна, не такой коварный и безрассудный враг, как болезнь, а человеческое зверство, безумная воля убийцы и неспособность царства разума и права остановить его. Эти люди имели все основания считать, что такого не должно было случиться, потому что не должно случаться по закону.
Справившись с собой, миссис Леонидис прошла мимо Мюриэл в туалет. Молодой человек довел ее до середины пути. И когда дверь туалета закрылась, бросил на Мюриэл робкий взгляд.
— Не могу разговаривать с ней, — объяснил он. — Мои сестры едут сюда из города. Они ее увезут. А меня никто не слушает.
Дряблый, пугливого вида молодой человек начал рано лысеть, волосы его были острижены коротко, как у солдата-новобранца. Когда он подошел поближе, Мюриэл увидела, что глаза и нос у него красные. Спросила, не родственник ли он Гасу.
— Сын, — ответил он с мрачной выразительностью. — Сын этого грека.
Молодой человек находил в своих словах какой-то горький юмор. Он представился как Джон Леонидис и протянул для пожатия холодную влажную руку. Когда Мюриэл назвала в ответ свое имя и должность, он неожиданно повеселел.
