— Он еще в ясном сознании? — спросила Джиллиан Рейвена.
— Медики говорят, что да. — Тут выкликнули ее фамилию. — Ну, сейчас сама увидишь.
— Да, увижу, — ответила она и поднялась. Насколько Джиллиан могла судить, Эрдаи был последней надеждой Ромми, и с приближением момента истины Артур заметно стал нервничать. Поднявшись, чтобы пожелать ей успеха, он протянул потную руку, потом Джиллиан пошла к двери в сопровождении надзирательницы. Когда ворота в корпус с лязгом закрылись за ними, у Джиллиан сжалось сердце. Видимо, она издала какой-то звук, потому что служащая оглянулась и спросила о ее самочувствии.
— Отличное, — ответила Джиллиан, но ощутила, что на лице появилось страдальческое выражение.
Служившая в тюремном лазарете словоохотливая, полная женщина с прямыми волосами назвалась Рути. Даже тюрьма не могла омрачить ее веселости, и ее неустанная болтовня на всевозможные темы, включая Эрдаи, новостройки и погоду, приятно успокаивала.
Лазарет оказался отдельным двухэтажным зданием, соединенным с главным корпусом коридором. Джиллиан последовала за Рути к двойным решетчатым дверям. По эту сторону в маленькой комнатке сидел надзиратель, контролирующий через окна с пуленепробиваемыми стеклами вход и выход. Рути приподняла пропуск, свисавший с шеи Джиллиан, и раздался звонок.
В тюремном лазарете царила неожиданная свобода. Казалось, что входишь в психиатрическую лечебницу. К койкам были примкнуты цепями те, кто причинял неприятности. Даже убийцы расхаживали свободно, как в прогулочном дворе. В палате, куда Рути привела Джиллиан, двое безоружных надзирателей сидели по углам на складных стульях, иногда они прохаживались, просто чтобы размять ноги. Посередине палаты Рути отдернула занавеску, за ней лежал на койке Эрно Эрдаи.
В настоящее время он приходил в себя после второй операции по удалению части легкого. Он читал книгу, изголовье койки приподняли для удобства. Одет в застиранный больничный халат, левая рука подсоединена к капельнице. Эрдаи был худощавым, бледным, с длинным носом. Он поднял на Джиллиан светлые глаза и резко закашлялся. Когда кашель прекратился, он протянул ей руку.
— Оставлю вас поговорить, — сказала Рути. Но не удалилась. Она придвинула пластиковое кресло для Джиллиан, а сама перешла на другую сторону палаты и стала делать вид, что совершенно ими не интересуется.
— Знаете, я общался с вашим отцом, — сказал Эрдаи. Говорил он с легким акцентом, словно рос в доме, где английский язык был вторым. — В академии. Он был моим инструктором. Преподавал рукопашный бой. Хорошо знал свое дело. Говорят, связываться с ним на улице было опасно.
Эрдаи засмеялся. В уголке рта у него был шпатель для отлавливания языка, и он время от времени жевал его. Джиллиан часто слышала такое о своем отце, но трудно было увязать это с человеком, которого то и дело колотила ее мать. Ей всегда отчаянно хотелось, чтобы он дал сдачи. При росте шесть футов три дюйма он мог бы сбить жену с ног одним ударом. Но отец боялся Мэй, как и все члены семьи. Джиллиан его за это ненавидела.
— Наверно, не помните меня по залу суда? — спросил Эрдаи. Очевидно, для него было важно думать, что он произвел впечатление, но Джиллиан не видела необходимости быть любезной.
— К сожалению, нет.
— А я вас помню. И вы теперь выглядите гораздо лучше. Вас не задевают мои слова? Похоже, сейчас вы не пьете.
— Нет.
— Я ничего такого не имею в виду, — сказал Эрдаи. — Сам пил слишком много. Только я не такой, как вы. Я бы снова начал. Пойло, которое делают заключенные? Сущая отрава, и вкус у него такой. Но все равно пью его при всякой возможности.
Эрно потряс головой, потом бросил взгляд на книгу, которую держал в руках. История Второй мировой войны. Джиллиан спросила, нравится ли ему книга.
— Ничего. Все-таки какое-то занятие. Вы много читали, пока были в заключении?
— Меньше, чем собиралась. Иногда я пытаюсь вспомнить, что делала, но в памяти мало что сохранилось. Думаю, проводила много времени, просто глядя в пространство.
Существовали целые цепи ассоциаций, которые требовалось отринуть. Перестать думать о себе, как о судье. О добропорядочной гражданке. Насколько теперь можно судить, она прошла через арест, признание вины и первый год заключения с чем-то вроде заградительного экрана в мозгу. Аппарат был включен, но не принимал никаких сигналов. Изредка поздней ночью она плакала, обычно взволнованная сновидением и осознающая, что она не дома, а здесь, в тюрьме. Преступница и наркоманка. Она опускалась все ниже и ниже, словно нечто брошенное в скважину, идущую к центру Земли. Ощущение тех минут, о которых она была бы рада забыть навсегда, вернулось на миг, и она распрямилась, чтобы подавить его.
— Значит, вы хотите выслушать мою историю? — спросил Эрдаи.
Джиллиан сказала ему об Артуре. Она приехала, потому что это казалось важным для Эрно, но то, что он хочет сказать, лучше выслушать адвокату.
— Так вот для чего этот адвокат, — сказал Эрно. — Я думал, он прикатил, чтобы помогать вам советом. Ну, он все вывернет так, как выгодно ему. Разве не все они так делают? Лишь бы увидеть в газете свою фамилию?
— Он определенно не будет ничего у вас выискивать. Вы это знаете. Если беспокоитесь...
— Я ни о чем не беспокоюсь, — перебил Эрдаи. — Что он может сделать? Добиться для меня смертного приговора? — И посмотрел на свои закрытые одеялом ступни, словно они представляли собой эмблему его смертности. — Знаете, меня всегда беспокоило, что Гэндолф здесь. Мы никогда не видим приговоренных к смерти, но я знал, что он в этом же здании. Это тяготило мою совесть. Но я думал, что выйду отсюда, так зачем распускать язык? Однако теперь все будет наоборот. Если на то пошло, Гэндолф уже отбыл срок за все, что сходило ему с рук.
Эрдаи улыбнулся этой мысли и передвинул языком шпатель в другой уголок рта. Смущенная его монологом, Джиллиан хотела задать вопрос, но передумала.
— Мы так смотрели на это, верно? — спросил он. — Все они что-то совершали.
Джиллиан сомневалась, что была такой холодной. Она не верила, что многие подсудимые были невиновными, однако не отправляла их в тюрьму только по той причине, что они, возможно, повинны в чем-то другом. Но спорить с Эрдаи не хотела. Этот человек был грубым всегда, но Джиллиан ощущала теперь в его гневе что-то спокойное. Затаенное где-то глубоко. То ли он боролся с этим, то ли это сдерживало его, она не могла понять.
— Должен признаться, — сказал Эрдаи, — не надеялся увидеть вас. Просто хотел выяснить, хватит ли у кого глупости это сделать — восстанавливать справедливость, не думая о себе. Я всегда не любил быть единственным дураком. И очень благодарен вам за то, что приехали.
Джиллиан ответила, что ей нечего терять, кроме времени.
— О, еще как есть, — сказал Эрдаи. — Когда начнут разбираться, почему по этому делу вынесен несправедливый приговор, газетчики снова вытащат все на свет божий. И вас. Сами знаете, что так и будет.
