— Не нужно, Сет.
— Не нужно что?
— Не начинай. Не усложняй все. Не притворяйся.
— «Не притворяйся»?
— Да, да, ты правильно расслышал. Я произнесла именно это слово. Не обольщайся. Не веди себя так, словно у нас с тобой была самая романтическая любовь со времен Тристана и Изольды, или что самой судьбой нам было предназначено жить вместе и только нелепая случайность разлучила нас. Моя память говорит мне иное.
На лице Сета появляется гримаса, и он отодвигает тарелку в сторону.
— Почему ты так жестока ко мне?
— Почему? Да потому, что ты сидишь тут и хнычешь. И это невыносимо.
— Стало быть, я должен спрашивать у тебя, можно ли мне и дальше жить осточертевшей жизнью и предаваться своим извращенным мелким фантазиям, не так ли? Это не освобождение под залог, и в твоем разрешении я не нуждаюсь.
— Не говори так со мной, черт тебя побери!
— А как же, по-твоему, мне следует разговаривать с тобой? — спрашивает он. — Послушай, ты хочешь от меня честности? Хорошо. Я буду честен. Я был влюблен в тебя до безумия. И никогда не думал, что мы с тобой дошли до самого конца, что наша любовь исчерпала себя, прежде чем вмешалась эта вонючая история. Была бы наша любовь великой? Не знаю. Может быть, мы устроили бы Третью мировую войну. Однако все было бы по-другому, и я жил бы не так, как сейчас, верно? Готов поставить на кон свою жизнь. Знаешь, именно сейчас я не могу не думать об этом.
— Ну и что?
— А то, — отвечает он, — что мою голову сверлит исступленная мысль, как было бы замечательно побыть с тобой, хотя бы чуть-чуть. Посмотреть, что получится. Сколько бы времени ни прошло, я не думаю, что в глубине души люди так уж сильно изменяются. Вот куда я клоню. Но если ты скажешь мне: «Пошел вон!» — я мигом уберусь. Да, мне будет очень плохо, но я пойду на риск. Однако ты дважды начинала этот разговор, и нам придется упомянуть и о тебе. Ты все время ведешь себя так, словно бессильна что-либо изменить, — продолжает Сет, — словно выбор только за мной. А где же твое место, Сонни? Что ты будешь делать, если тебе не удастся разубедить меня?
Мне кажется, что мы опять на стоянке у магазина, хотя я никак, хоть убей, не могу сообразить, как мы попали сюда. На кухне становится так тихо, что я слышу, как гулко бьется мое сердце. Я смотрю на Сета, и, наверное, мои глаза сейчас огромные, как у изумленного ребенка. Я моргаю.
В этот момент меня спасает появление Никки. Она входит в кухню со Спарком, плюшевым щенком, которого держит за единственную, наполовину оторванную лапу. Она трет кулачком глаза и тихонько хнычет. Обычно в это время Никки принимает ванну, однако возбуждение от общения с Сетом отняло у нее слишком много сил, и, вспомнив о предстоящей процедуре, она упрямо мотает головой.
— Книжка и постель, — говорю я.
— Ты читай.
Никки показывает на Сета. Уставшая, она, похоже, забыла его имя и вообще все о нем, кроме того, что крепко подружилась с ним.
Из детской слышны их голоса, которые словно кувыркаются вниз по лестнице. Я перехожу в гостиную и, устроившись в кресле, открываю «Нэшнл», однако мои глаза не видят букв. Говорить и быть услышанным, слушать и понимать. Что нам еще нужно? Моя душа так жаждет этого — почему же я тогда сопротивляюсь? На верху лестницы Сет желает Никки спокойной ночи.
— Знаешь что? — спрашивает Никки, оттягивая его уход под любым предлогом. — Моя учительница, мисс Шульц, ей почти пятьдесят лет… и она так и не научилась свистеть.
Сет насвистывает несколько тактов песенки «Спокойной ночи, Ирен», после чего меня призывают для исполнения последнего ритуала. Я прохожу мимо Сета по лестнице, и мы обмениваемся сдержанными улыбками. Общение с Никки нам обоим доставляет удовольствие. Сет говорит, что он подождет, чтобы попрощаться со мной. Когда я спускаюсь по лестнице назад, то вижу его внизу, на старой скамеечке, на которую мы с Никки садимся, чтобы надеть теплые сапоги в холодную погоду. Он уже надел куртку и крутит в руке шляпу.
— Ты произвел огромное впечатление на мою дочь, — говорю я ему.
— Эй, — произносит он, — одно из двух.
— Сет, все вовсе не так.
— А как?
У меня из груди вырывается усталый вздох.
— Мне трудно ответить. У меня в голове каша, — отвечаю я и знаю, что это самое откровенное из всего, что я ему сказала.
Он задумчиво покачивает головой, а затем застегивает молнию на своей куртке. Благодарит меня за ужин и опять на все лады восхваляет Никки, прежде чем я провожаю его наконец к двери.
— Я стараюсь не сводить тебя с ума, — говорит он там.
— Нет, ты делаешь это, — отвечаю я. — Ты всегда сводил меня с ума. Однако это в тебе и подкупает.
Я протягиваю Сету руку, однако от этого жеста веет фальшью, ибо он слишком далекий и холодный для той ситуации, в которой мы с ним теперь оказались. Мы держимся за руки, окруженные атмосферой покоя и уюта маленького дома. Из кухни едва слышно тихое урчание холодильника. Внезапно в маленьком пространстве, оставшемся между нами, рождается ощущение умиротворенной нежности, которая проникает в наши исстрадавшиеся сердца.
— Сделай это, — шепчет он мне.
— Что?
— Поцелуй меня.
— Поцеловать тебя? — Я громко смеюсь.
Однако он приближает ко мне лицо, как в фильмах, и я вижу его крупным планом. Я подставила щеку, но он поворачивает мою голову, подставив к подбородку палец, и прикасается своими губами к моим. Ощущение мужского тела в такой близости парализует мою волю и одновременно наполняет желанием. Все во мне пробуждается и трепещет: сердце и грудь, бедра и кончики пальцев. Острая боль — особенное предчувствие близкого наслаждения — вонзается в меня глубоко-глубоко. Единственное, на что у меня сейчас хватает сил, — это не застонать. Рука Сета ползет вниз и сжимает мои бедра. Я делаю шаг назад, и в течение нескольких секунд мы стоим, соприкасаясь лбами. Я беру обе его руки и накрываю своими ладонями.
— Давай разберемся в наших чувствах после процесса.
— Послушай, этот процесс ничего не изменит.
— Так мне будет гораздо легче. Мы увидимся после. — Я кладу руку ему на плечо и легонько подталкиваю к выходу.
После того как Сет уходит, я еще некоторое время стою, прислонившись лбом к лакированной поверхности входной двери и ощущая приятный холодок. Безумие, думаю я снова. Что происходит в моем мозгу? Неужели это только потому, что мне его так жалко? Я вешаю куртку Никки на крючок у порога и задвигаю засов. Внезапно меня осеняет. Ведь все дело в том, что я знаю. Знаю, что, какие бы чувства он ни вынашивал, он приехал сюда не ради меня. Знаю, что он ранен и процесс выздоровления затянулся. Что его жизнь идет по кругу. Что он будет здесь, но потом уедет. Знаю, что — да и разве это не одна из тех неприятных истин, которые мы всегда знаем очень хорошо о себе? — так будет спокойнее.
