— Меня представил ему Нил.
— Кто из вас проявил инициативу?
— Я попросил Нила выступить в роли посредника.
— Вы можете объяснить, зачем вам это потребовалось?
— Протест.
— Я разрешаю обвинителю задать этот вопрос. Вы упомянули об этом в разговоре с Нилом, доктор Эдгар?
— Я говорил об этом в различных формах в течение нескольких лет. И мы, конечно же, обсуждали этот вопрос после встречи. Определенно.
— Продолжайте, — говорю я.
— В общих чертах суть дела такова: я полагал, что уличные банды вроде той, которой заправляют Хардкор и его друзья, сделали то, что не удавалось сделать никому, а именно — организовали сообщество униженных и оскорбленных, отринутых нынешней системой. И если бы деятельность такой организации можно было бы обратить в положительное русло — в частности, для выражения политической воли беднейших слоев населения, вместо того чтобы направлять эту энергию на достижение преступных целей, — это стало бы огромным завоеванием для всех. Как для членов преступных группировок, так и простых бедняков и города в целом, на жизни которого сосредоточение этих усилий в ином направлении сказалось бы весьма благотворно.
Несмотря на обилие затасканных формулировок и типичную для южанина манерную медлительность речи, Эдгар, похоже, произвел на представителей прессы выгодное впечатление. Его ответ, явно рассчитанный на публичное выступление, прилежно заносится в блокноты, листы которых они поспешно переворачивают. Повернув голову, я разрешаю себе осторожно взглянуть на Сета. Однако впервые с начала этого процесса не достигаю цели. Его внимание целиком сосредоточено на Эдгаре. Он так поглощен происходящим, что начинает напоминать мне человека, которого я знала несколько десятков лет назад.
Томми переходит к встрече между Хардкором, Ти-Роком и Нилом. Эдгар отдал обвинителю листок из своего ежедневника, в котором значится дата встречи — одиннадцатого июня, — это ранее, чем указал Хардкор. Очевидно, бандитского авторитета подвела память. Скупыми словами Эдгар описывает раздражение и недоверие, с которыми Ти-Рок и Хардкор встретили его предложение превратить банду в политическую организацию.
— И чем же закончилась встреча? — спрашивает Томми.
— Мы договорились, что они будут поддерживать контакт со мной через Нила.
— Хорошо, сэр, — говорит Томми.
Руди жестом подзывает его к прокурорскому столу, где Мольто подает записку. Томми читает ее и затем наклоняется к коллеге. Оба недолго обсуждают что-то, после чего Мольто выпрямляется в полный рост в своем дешевеньком безвкусном костюме.
— Во время этой встречи, в лимузине Ти-Рока, сэр, Ти-Рок или Хардкор, кто-либо из них, предлагали вам взятку?
— Нет, — отвечает Эдгар.
Томми поворачивается к Хоби. На лице обвинителя злорадно-самодовольное выражение. «Ну что, утер я тебе нос?» — легко читается в его взгляде. Но тут Эдгар откашливается и добавляет:
— Вообще-то денег они мне не предлагали.
Голова Мольто делает резкий поворот на сто восемьдесят градусов к свидетелю, а затем он смотрит вниз, на записку Руди, и раздраженно пихает ее через стол партнеру. Обвинители действовали наобум, очевидно, забыв в обеденной спешке обговорить эту тему с Эдгаром сразу же, как только тот явился. Наступает очередь ухмыляться Хоби, который на секунду отрывает глаза от своих записей. Томми начинает снова:
— Я хочу обратить ваше внимание на первую неделю сентября 1995 года. Вам представился тогда случай еще раз побеседовать с Нилом о Хардкоре?
— Да, сэр, мы разговаривали о нем.
— Можете вы сказать нам, где находились в то время?
— Мы разговаривали по телефону. Я был у себя дома в Гринвуде.
— Хорошо. А теперь, пожалуйста, расскажите нам, что и кто говорил.
— Нил сказал мне, что Хардкор хочет еще раз поговорить со мной.
— И как вы отреагировали?
— Я сказал ему, что это очень хорошая новость и что я буду рад встрече с ним в любом месте по его усмотрению.
— Каким образом были определены время и место встречи?
— Ну, насколько я могу припомнить, я придерживался той позиции, что выбор места и времени встречи остается за тем, кто просил о ней. Хардкор хотел встретиться на Грей-стрит, а Нил высказал мнение, что ехать туда лучше всего рано утром.
— Нил предложил это?
— Именно так и было.
Очко в пользу обвинения. Нил подставил папашу, заказал его. За столом защиты как Хоби, так и его клиент выглядят спокойными. Томми немного продвигается вперед и попадает в зону направленного света. Все тем же стоическим тоном, который он взял в начале допроса, Томми спрашивает:
— А кем, сэр, вам приходилась Джун Эдгар?
— Это моя жена. — Чуть помедлив, Эдгар поясняет: — Бывшая жена. — И опять ему отказывает выдержка, и он подносит платок к глазам. Его голос дрожит.
Томми разбирает историю отношений Эдгара с Джун, делая это вполне корректно. В 1971 году они разъехались. В 1973 году это было закреплено формальным разводом по обоюдному согласию. Между обоими супругами сохранились дружеские отношения, и они продолжали встречаться. В 1975 году Джун опять вышла замуж. На сей раз за Уильяма Хайкоса, ветеринара из города Марстон, штат Висконсин. Их брак через десять лет, в 1985 году также распался. В этот период она регулярно посещала Гринвуд и помогала Эдгару в его политических кампаниях — в 1980 году, когда он баллотировался в городской совет, в 1982 году, когда его избрали мэром Истона, и несколько раз после этого, когда он избирался и переизбирался в сенат штата. Эдгар отвечает спокойно, несмотря на слезы, время от времени выступающие у него на глазах. Я нахожу его неспособность полностью сдерживать свои чувства трогательной. Двадцать пять лет назад он посвятил себя делу борьбы за изменение хода истории в этой стране. И вот за это время с ним случилось то, что мне всегда казалось невероятным: он изменился.
— А миссис Эдгар время от времени навещала вас или Нила?
— Да, она не забывала нас.
— Когда она приезжала в округ Киндл в последний раз?
Сенатор сморкается в платок и, подняв голову, сообщает, что она приезжала на День труда и осталась на несколько дней, чтобы сделать покупки в городе.
— Миссис Эдгар по-прежнему проявляла интерес к вашей политической карьере?
— Ее дом находится в Висконсине. Она предпочитала сельскую местность. Однако я всегда прислушивался к ее советам. Она была в курсе моих дел.
— Вы обсуждали с ней предстоящую встречу с Хардкором?
Хоби возражает, и вполне справедливо, на том основании, что ответ на этот вопрос является показанием с чужих слов. Затем Томми переходит к событиям шестого и седьмого сентября, и Хоби постоянно ставит ему палки в колеса, ссылаясь на свидетельство по слуху. Большинство протестов обосновано, и мне придется их удовлетворять. Положения уголовно-процессуального кодекса, позволяющие свидетелю давать показания относительно намерений, высказанных другим человеком, но запрещающие делать это относительно того, что сам человек рассказывал о своих действиях в прошлом, кажутся репортерам и зрителям бессмысленной казуистикой. Эдгару разрешается сказать, что утром седьмого сентября его вызвали в сенат, но в то же время ему нельзя передавать содержание разговоров с сотрудниками канцелярии или свидетельствовать о том, что он попросил Джун встретиться с Хардкором вместо себя.
