Мы сразу же получаем преступление дня. Из камеры временного содержания, сутулясь, является Розита Роббинс — маленькая, полная женщина с волосами оранжевого цвета и большим количеством черных отметин на лице. Когда я слушаю описание дела, меня начинает тошнить.
Розита и ее сожитель Фидель принадлежат к группировке «Гангстеров-Изгоев» из Филдерс-Грин. У них была назначена встреча с их подружкой Таней, у которой они хранили многочисленные дозы кокаина, источник дохода и наслаждений. Когда Фидель и Розита явились к Тане на квартиру, то оказалось, что их подружка исчезла, и вместе с ней исчез и весь запас наркотиков. Фидель выместил свою злобу на детях Тани, мальчике восьми лет и девятилетней девочке. Он изнасиловал обоих в задний проход. Насильник содержится под арестом вот уже несколько месяцев. Припертый к стене неопровержимыми доказательствами в виде анализа спермы и данных дактилоскопической экспертизы, он признал себя виновным, и судья Саймон приговорил его к шестидесяти годам заключения. Затем Саймона перевели в канцелярский суд, а я заняла его место. Розита ударилась в бега и попалась совсем недавно на магазинной краже. Скорее всего она не пойдет на сделку с правосудием, объясняют Джина и Руди, так как обвинение, предъявленное ей, незначительно. По делу об изнасиловании в распоряжении прокуратуры нет иных свидетелей, кроме мальчика и девочки. Будучи сама матерью двоих детей, Розита держала несчастных малышей Тани, пока Фидель их насиловал.
— Миллион наличными, — говорю я.
Джина с удивлением уставилась на меня. И ста тысячи долларов вполне хватило бы, чтобы оставить Розиту за решеткой.
— Миллион и ни центом меньше, — подчеркиваю я.
Она встряхивает своей волнистой прической, которая делает ее похожей на школьницу, однако я сомневаюсь, что решение было бы иным, если бы мы поменялись местами. Мне нравится Джина. Это невысокая женщина, стройная и подтянутая. Когда-то она занималась гимнастикой, если мне не изменяет память. Несмотря на маленький рост, не превышающий пяти футов даже в туфлях на высоком каблуке, она держится просто молодцом, и когда видишь Джину в камере временного содержания, беседующей с клиентами, которые нависают над ней своими тушами, невольно начинаешь восхищаться ее мужеством и выдержкой. И все же в прошлом месяце случилось так, что она расплакалась у меня в кабинете. Она потратила уйму времени, которого у нее и так в обрез, чтобы наскрести сумму, требовавшуюся для освобождения под залог Тимфони Вашингтона, с виду приличного молодого человека, которого арестовали за то, что он поджег заднее крыльцо дома своей девушки. Джина уговорила подрядчика, у которого Тим работал подсобником, выплатить авансом полторы тысячи долларов в качестве компенсации за полагавшиеся ему, но неиспользованные льготы. Вечером в пятницу она передала эти деньги матери и сестрам Тимфони, строго-настрого приказав им внести залог в восемь часов утра в понедельник. Однако получилось так, что после уик-энда денег и след простыл. Украли их или растратили — неизвестно; можно было строить любые догадки, потому что члены семьи понаплели Джине всякие небылицы. Тимфони же, оставшийся в тюрьме, обвинил Джину в том, что она попросту обворовала его, и начал грубо оскорблять ее, да так, что пришлось силой уводить его в камеру.
К тому времени как мы закончили с этими делами, зал суда уже почти опустел. За стеклянной перегородкой осталось лишь несколько беседующих между собой завсегдатаев довольно пожилого возраста. Очевидно, пенсионеры, которым некуда спешить. Сет остался в ближнем углу ложи для присяжных. С озабоченным видом он смотрит куда-то себе на колени, и его руки как-то странно снуют. В памяти у меня всплыл вопрос, который я задала себе вчера, после того как нечаянно подслушала его разговор с Дубински, и направляюсь в его сторону.
— Что случилось? — спрашиваю я, увидев в его левой руке иголку, и тут же понимаю, что он пришивает к спортивной куртке оторвавшуюся пуговицу. Портной из него никакой, и он тыкает иголкой так, будто зашивает дырку.
— Теперь ты понимаешь, почему я не стал хирургом? — Он перекусывает нитку зубами. — Я думал, что мы не разговариваем, — произносит он.
— А мы и не разговариваем.
— А…
— Просто я хотела задать тебе один вопрос.
— Я так и думал. Ответ: я и в самом деле ничего не знаю. Это все, что я могу сказать. — Зеленовато-серые глаза загадочно сужаются.
«Что он имеет в виду?» — теряюсь я в догадках.
— Ладно, проехали, — говорит он, — мне нужно обдумать материал для следующей колонки.
— Разумеется.
Он поднимает руку — знак готовности выслушать мой вопрос.
— Я не могла не обратить внимания на то, что ты каждый день сидишь здесь рядом со Стью Дубински. Интересно, хорошо ли ты его знаешь?
— Стью? С детского сада. Мы все росли вместе на Университетском бульваре.
— Все? Ты хочешь сказать — Стью, Хоби и ты?
Я не имела ни малейшего представления, как подступиться к этой теме, но, похоже, все прошло достаточно удачно, и Сет вроде бы не насторожился. Мой интерес можно принять за случайное любопытство. Жизнь полна забавных, пустяковых совпадений.
— Хоби не учился с нами в начальных классах. Он ходил в школу Святого Бернара.
— Святого Бернара, — повторяю я, чтобы выиграть время.
Когда я училась в четвертом классе, моя мать впервые покинула город на довольно продолжительное время. Затем эти отлучки стали регулярными. Тогда она прожила три месяца в Северной Каролине, где пыталась организовать профсоюз на горно-обогатительной фабрике. На это время тетка устроила меня в школу Святой Маргариты, находившуюся в следующем квартале. В физическом развитии я уже значительно опережала своих сверстниц, что было заметно по моей коже, ставшей просто ужасной. Я была в восхищении от школьной формы и возможности выглядеть как все остальные девочки. Всякие неудобства вроде дисциплины, катехизиса, монахинь, сурово стучавших линейками по партам, казались пустяками. Когда вернулась Зора, ее чуть было кондрашка не хватила. Дочь члена компартии и в католической школе? Неужели Генриетта совсем спятила?
— Так, значит, Хоби — католик? — спрашиваю я, изображая неподдельное удивление.
— Нет, у них в семье только мать исповедует эту веру, зато ее фанатизма хватает на всех с избытком. И он тоже получил по полной программе. Я помню, когда мы с ним только познакомились — это было в шестом классе, — у нас состоялся феноменальный спор, потому что он ни за что не хотел поверить, что родители зачали его в результате полового сношения. — Вспоминая это, Сет смеется. — Я его так огорчил, что он даже заплакал.
— Однако все вы ходили в одну и ту же школу — ты, Хоби и Стью?
— Да, в Ю-хай, — отвечает он, — в те славные дни, когда Ю-хай была вопросом, а не местом.
У меня по коже пробегает приятный холодок, предчувствие бывалого прокурора, полагающего, что ему удалось ухватиться за ниточку. Стью и Хоби — старые друзья. Стараясь по-прежнему казаться ненавязчивой, я улыбаюсь в ответ на шутку Сета.
