Наступила пауза, в течение которой мы никак не решались взглянуть друг на друга. Наконец я нарушил молчание:
— Послушай, Сонни. А как же мы с тобой? Ты об этом не подумала?
— О Боже, бэби! Я думала, думала. Конечно же, я думала об этом. Сет, я плетусь за тобой. Я поступаю так, как нужно только тебе, а не мне. Но я сама должна разобраться. Прости меня, Сет, я одна должна все осмыслить. Ты ведь понимаешь?
Я никак не мог поверить. Будущее. Ужасное место, где моя жизнь распадалась на части. Наконец я был там.
После Нового года прошла пара недель, и вот как-то посреди ночи вдруг зазвонил телефон. Проснувшись, я сначала подумал, что стряслась беда с кем-либо из моих родителей. Однако это был телефон, которым они не пользовались. Звонила Люси. Она просила меня приехать. В ее голосе звучала неподдельная тревога.
— Дела плохи, — объяснила она. — Совсем плохи. Похоже, у него поехала крыша.
Я никогда не замечал за Хоби пристрастия к алкоголю. Он учился на четвертом курсе и вовсю экспериментировал с галлюциногенами — ЛСД, грибами. Еще он любил брать напрокат мотоцикл и гонять по лесистым горам Гринвуд-Каунти. Однажды я закинулся тоже и испытал нечто невероятное: мне показалось, будто моя душа покинула тело и поселилась в кронах дубов, таинственно мерцая там, когда листва трепетала на ветру, показывая свою обратную сторону. Однако, как правило, я все же держался подальше от синтетических наркотиков.
Чертыхаясь, я вскочил с постели, наскоро оделся и побежал на Гранд-стрит, где они снимали квартиру. Люси стояла за дверью, съежившись не то от страха, не то от холода, и отгоняла их собаку, большую рыжую эскимосскую лайку по кличке Майти Уайт. Внутри квартиры все выглядело так, будто там прошелся смерч. Так всегда бывало в конце семестра, когда Хоби начинал готовиться к сессии.
В течение всего срока пребывания в колледже Хоби морочил голову отцу, старому Гарни, байками, будто он собирается поступать на медицинский факультет. Гарни, считавший, что лучше профессии фармацевта никакой другой нет и что сын должен идти по его стопам, естественно, был на седьмом небе от счастья. Те из нас, кто хорошо знал Хоби, понимали, что он интересовался фармацевтикой лишь в той степени, в какой это было необходимо, чтобы самому себе выписать рецепт. В конце концов он выбрал юридический факультет, чтобы хоть немного успокоить родителей и так как слышал, что учиться там не слишком обременительно и по каждому предмету только один экзамен. Ожидая призыва в армию, Хоби окончательно забросил учебу и перестал сдавать зачеты и письменные работы. Однако теперь, когда в лотерее ему выпал счастливый номер, требовалось срочно наверстывать упущенное, а до первого экзамена оставались считанные дни. По гостиной — на полу, подоконниках, столе, диване — были разбросаны учебники и конспекты, а в воздухе смердело застоявшимся табачным запахом от сигарет, которые он начинал курить в конце каждого семестра. По его просьбе все друзья, летавшие домой на каникулы, забирали с собой небольшие пачки сигарет — по четыре штуки в каждой, — которые на борту самолета приносили вместе с обедом. Примеры подобного попрошайничества я неоднократно наблюдал еще в Истоне. Хоби вечно клянчил у студентов в общежитии конспекты лекций, которые он пропустил, или учебники, на которые у него почему-то никогда не находилось денег. В результате ему всегда удавалось закончить сессию с лучшими, чем у меня, результатами.
Теперь Хоби сидел на диване напротив двери. Этот предмет мебели с мягкими истертыми боковинами и обивкой из простой плотной ткани видал виды и сменил немало хозяев, прежде чем попал к моему другу. Хоби плакал. Щеки блестели от слез, руки бессильно свисали между коленями. Он смотрел на экран телевизора, который в соответствии с требованием его стиля жизни стоял очень близко. Показывали старый фильм с участием Хэпберн и Трейси.
Люси объяснила, что ее друг стал жертвой экспериментов, для проведения которых он избрал в качестве химлаборатории собственную голову: Хоби вколол себе дозу какой-то синтетической дури, а затем на гарнир понюхал порошок, взятый у Кливленда.
— Он впал в безумие. Стал бросаться всем, что попадало под руку, и плести всякую околесицу.
— Он въехал в тему?
— Послушай сам. — В редком для нее приступе отчаяния Люси закатила глаза.
У дивана валялась разбитая вдребезги рамка с фотографией, на которой была запечатлена вся семья Хоби. Я осторожно подсел. Хоби был одет в безрукавку с дизайном, разработанным им самим — анатомически правильное изображение сердца и легких, ярко выделяющихся над надписью черными буквами: «Будь моим донором». Эти безрукавки он лично изготавливал и продавал в Истоне.
— Итак, мистер Гордон, вам удалось обнаружить какой-либо след существования злого императора Мина?
Я посмотрел другу в глаза и увидел, что мой вопрос разлился в его мозгах на множество мелких шариков, наподобие ртути. Мне всегда доставляло удовольствие беседовать с Хоби, когда тот был в трансе, а я, наоборот, чист как стеклышко; тогда на короткое время ко мне переходила роль лидера в наших запутанных отношениях.
— Ну, что там мелькает на экране, дружище? Что так удручает тебя?
— Эй, парень, ты знаешь.
Под воздействием наркотиков он становился мягче и спокойнее, терял обычную резкость и колючесть. Круглое лицо казалось распухшим от слез.
— Ты в теле? — спросил я.
Ранее Хоби испытывал интересные ощущения во время галлюциногенных путешествий, становясь другим человеком. Так он был женщиной, которая жила в четырнадцатом веке во французском городе Авиньоне и ткала гобелены для папы, а затем его душа переселилась в тело непальского крестьянина Притви Прадиямны, жизнь которого была переполнена злобой и досадой. Изо дня в день, шагая за быками, он проклинал судьбу, не позволившую ему в отличие от брата стать монахом. Теперь в глазах Хоби появились огоньки.
— Все плохо, — сказал он мне.
— Ты имеешь в виду кокаин?
— Кокаин? Угу. И кокаин тоже. Все, буквально все. В моей башке такая мешанина, что можно с ума сойти. Наркотик.
Он действительно перестарался. Я сказал ему об этом, и он тут же ополчился на меня.
— Нет! Ты знаешь, почему я вот уже пять лет балуюсь наркотиками? Знаешь? — Хоби вскочил на ноги и навис надо мной. — Я убивал боль, парень, хотел избавиться от нее! Я игнорировал факты! Ты знал?
— Нет.
— Ты не знал?! — надсадно прокричал он, простирая свои длинные руки. Люси, сидевшая на кухне, с тревогой заглянула в гостиную. После того как я пришел, она спряталась там, предпочитая не вмешиваться. Ее лицо было перепачкано разводами от туши для ресниц.
— Дружище, есть нечто, о чем я никогда не хотел разговаривать с собой. И ты знаешь это. Знаешь, что это?
— Нет.
— Он не знает, что это! — заорал Хоби, запрокинув голову к потолку. Там вверху он приклеил один из своих журналов, из уголка которого торчала бумажка с надписью: «Закон превыше всего».
