Юлик однажды уже видел «озарение» мэтра Дидикова. И теперь понял – оно. Но на этот раз «озарению» предшествовали такие странные знаки, что молодой человек испугался, молча вжался в угол и ждал. Когда магистр поднялся, его глаза радостно блестели. Он протянул руки и обнял ученика.
– Я говорил с самим святым Сикейром! О тебе. Да-да, мой дорогой, о тебе. Святой открыл мне, что ты не случайно оказался в нашем ордене. Ты избран вернуть нашу давнюю реликвию – крест святой Ольги! Святая Ольга – это один из столпов нашего ордена. Недаром, грозя врагам, мы закалываем на мессе голубицу: ведь именно голуби, пущенные рукой княгини Ольги, принесли смерть ее врагам! Крест, принадлежавший твоему роду, должен вернуться к нам!
Немного позже, уже в другой, спокойной обстановке, мэтр разъяснил Юлиану, что, если тот не сумеет добыть для ордена святую реликвию, ему придется вернуть деньги – много денег. Те самые, которые без счета одалживал ему магистр. Это были деньги ордена, и давались они ему как залог будущего подвижничества – возвращения бриллиантового креста. А святой Сикейр шутить не любит. Подвиг во имя ордена Юлиан должен совершить как можно скорее…
Сразу после этой мессы Юлик очень ясно вспомнил: большое имение князей Голицыных в Битице, яркое освещение, музыка, много людей. Ему лет шестнадцать-семнадцать. Мать, внезапно приехавшая из-за границы, взяла сына с собой на праздник именин двоюродной сестры. Уставший от шума, смеха, суеты, он зачем-то ищет мать, открывает дверь небольшой комнаты-кабинета и видит обеих кузин: Христиану и Ольгу. Мать протягивает тетке необыкновенно красивый бриллиантовый крест. Та, радостно вскрикнув, обнимает сестру, а потом подбегает и обнимает Юлика.
– Смотри! – говорит ему возбужденно. – Твоя матушка сделала мне такой чудесный подарок! Крест святой Ольги, и как раз в день моего ангела – святой Ольги! Я буду хранить его вот здесь…
Она достает из бюро красивую, инкрустированную серебром черную шкатулочку.
– Но это потом, – добавляет она. – А сейчас надену, чтобы все любовались…
Да-да, Юлик словно увидел и шкатулочку, и дверцу бюро, откуда княгиня ее достала, и расположение этой комнаты – на первом этаже, за анфиладой маленьких комнаток и большой бальной залой…
Потом несколько лихорадочных дней он все думал, думал… Мать писала, что княгиня в Париже. Одна она не путешествует, значит, и князь тоже в Париже. Имение в Битице наверняка пусто. А крест святой Ольги… Зачем бы Голицыной брать его с собой за границу? Носить как драгоценность? Но это же крест, а не побрякушка! А княгиня не слишком религиозна, он знает, и предпочитает колье…
И он убедил сам себя, что бриллиантовый крест должен лежать там, в той же комнате, в той же шкатулке. Ему даже чудилось, что в этой догадке есть отблеск «озарения». И почему-то он решил, что сможет легко проникнуть в имение, в комнату с бюро…
Глупо! Господи, как глупо! Теперь, когда все обернулось так странно и жутко, он думал: «Почему я так легко поддался внушению, пусть даже мистическому? Может быть, потому, что в детстве ударился головой?»
Мальчишкой он однажды влез на высокую яблоню, потянулся за краснобоким яблоком. И сорвался с большой высоты. Два дня пролежал без сознания, а потом неожиданно очнулся здоровым. Однако травма бесследно не прошла. В тот год у него было несколько приступов лунатического хождения. И дважды – в двенадцать и в восемнадцать лет – случаи полного выпадения памяти. То есть, просыпаясь утром, он совершенно не помнил, как провел день накануне. Однако подобное уже давно, почти девять лет, не случалось…
Вспомнив об этом, Юлик вдруг вскочил на ноги, на несколько секунд замер с приоткрытым ртом. Бог мой! Выпадение памяти!
Этот жестокий исправник, добивая его фактами, так ярко описал преступление – шаг за шагом! Вот молодой человек, еще не преступник, спит в беседке незнакомого сада. Просыпается на рассвете, терзаемый мыслью о том, где раздобыть денег. Есть украденная у матери закладная, но он подозревает, что она опротестована. А перед ним – тихий безмолвный дом, явно богатый дом… Тому, кто украл раз, второй раз решиться на подобное не трудно. И молодой человек, уже почти преступник, влезает в окно первого этажа. Скорее всего – в окно ванной комнаты. Моет грязные руки – он все-таки дворянин. Потом идет и открывает входную дверь, чтобы легче было убежать в случае опасности. Впрочем, здесь исправник допускал такое предположение: Кокуль-Яснобранский колеблется, думает даже уйти. Но все-таки поднимается на второй этаж…
Дойдя до этого момента, исправник стукнул кулаком по столу и не стал дальше рассказывать подробно. Закончил быстро и жестко:
– Скорее всего, Любовь Лаврентьевна проснулась от шума, вышла и застала вас роющимся в шкафах. Бросилась назад к себе, но вы, перепуганный и плохо соображающий, ее догнали… наверное, она попыталась кричать… Первое, что вам попалось под руку, – ее шарфик…
Он слушал с кривой усмешкой и повторял:
– Бред, какой бред…
А теперь, когда следствие уже закончилось, накануне суда, один в своей камере, он вдруг испугался: «А вдруг все правда? Вдруг все так и было?»
Ведь ни разу до этого он не вспомнил о своей детской травме, о лунатизме и о провалах в памяти. А если все было так, как говорит начальник полиции? Во время бегства и погони он ведь пережил такое напряжение, после которого человек может впасть в сомнамбулическое состояние. Вдруг, сам не понимая, что творит, он убил эту женщину? А потом совершенно забыл об этом?
6
Хорошо, что городской суд располагался в большом здании, занимал большой зал первого этажа, где скамьи стояли полукруглыми ярусами, а по периметру второго этажа тянулся балконный ряд. Кто и когда решил устроить суд именно здесь, уже никто не помнил. Не раз городские власти покушались отобрать здание – то для театра, то для земского собрания. И правда: в гулком обширном зале обычно сидело несколько жалких, затерянных фигур – любители послушать разбирательство пьяной драки или спора из-за земельного надела. Редко когда собирался суд присяжных, чтобы вынести приговор уличенному в злоупотреблениях чиновнику или девице из веселого дома, обокравшей своего кавалера. Чаще всего бытовые споры рассматривал мировой судья.
Но вот настал час торжества тех, кто отвоевал-таки здание для суда! Стены зала не вмещали всех желающих, балконы были забиты людьми. И ведь что за публика это была! Весь цвет городского общества, все именитые люди, помещики, съехавшиеся из окрестных имений. Дамы щеголяли нарядами и шляпками, господа в сюртуках и с тростями крепко пожимали друг другу руки. У многих были театральные бинокли, которые они настраивали на еще пустую судейскую кафедру. Все были возбуждены и полны ожидания. Веселые возгласы приветствий, узнавания тут же сменялись иной тональностью: вздохами сочувствия, жалости и сетованиями о жутких подробностях преступления.
Белопольская публика собиралась на слушание дела об убийстве Любови Савичевой. Убийстве, в котором обвинялся двадцатисемилетний Юлиан Кокуль-Яснобранский.
