– Конечно! – Макаров поднял взгляд на жену, улыбнулся. – Единственная племянница – это почти как дочь. Она ведь и красавица, и приданое за ней большое. А никого достойного рядом с ней я пока не вижу. И вообще, ей, наверное, еще рано о замужестве думать.
Вера пожала плечами:
– Почему же? Мне кажется – в самый раз. Не на меня же ей равняться!
– А почему бы и нет?
– Наденька никого не ждет… А я ждала тебя – почти до двадцати семи лет…
Макаров легонько, ласково взял ладонь жены, поцеловал и прижался щекой. Но Вера вдруг резко встала:
– Пойду, ванна уже, наверное, наполнилась…
Оставшись один, Макаров продолжал задумчиво сидеть в кресле. Усмехнулся, словно отвечая своим мыслям. Да, конечно, он ревнует Наденьку! Но вовсе не так, как сказал об этом жене, однако что с того? Он никогда не сможет приблизиться к ней как мужчина – нет для этого никаких возможностей. Только как дядя.
Ему стало так горько от этой мысли, что в груди, ниже солнечного сплетения, возникла маленькая, но невероятно жгущая точка. Она стала разрастаться, и вот уже горело все тело и кружилась голова. И в этот момент он вдруг понял, что поедет к Любе – непременно и как можно скорее! Вот он только что думал о Наде – и это были почти бестелесные, чистые мечты. Почему же теперь его лихорадит от желания обнять Любочку, сорвать с нее одежду, соединить свое тело с ее смуглой, горячей и неистовой плотью!.. Он понимает – почему: только так возможно заглушить недостижимую мечту-истому. А ведь она, эта мечта о Наденьке, оказывается, не такая уж бестелесная, если только плотской вакханалией можно развеять ее, хотя бы на время!..
Там, на балу, когда Любочка шепнула ему: «Жду!» – он даже подумал: «Нет, сегодня не хочу…» И когда ехал домой, почти выбросил из головы видение уединенной «дачи», будуара на втором этаже, женщины, ждущей его… А вот теперь ему так трудно сдержать нетерпение!..
Когда Вера вышла из ванной, Анатолий уже переоделся в домашний халат и туфли, ждал ее со стаканом теплого молока.
– Пойду теперь я ополоснусь, – сказал жене, – а ты выпей: я уже влил в молоко двадцать капель, правильно?
Последнее время у Веры вечерами часто болела голова. Врач прописал ей успокоительную микстуру в небольших дозах. Лекарство и в самом деле действовало благотворно – убирало боль, успокаивало и приносило крепкий сон. И лишь один Макаров знал, что вместе с микстурой он подсыпал в питье еще и снотворное. Конечно, в тех случаях, когда именно ему удавалось готовить Вере лекарство, вот как сейчас. Иногда это была маленькая доза – просто чтобы она привыкала именно к такому действию своей микстуры и считала это естественным. А иногда он сыпал порцию посильнее – в тех случаях, когда собирался ночью уйти к Любочке. Правда, такое случалось всего дважды: Макаров предпочитал встречаться с любовницей без риска быть уличенным. Однако теперь он не мог ждать – и без того еле сдерживался. Потому и приготовил сам Вере молоко, накапав капель и насыпав хорошую дозу снотворного.
Он заставил себя не торопиться, полежать в теплой ванне – нужно было время, чтобы Вера заснула. И правильно сделал: когда поднялся наверх и постучал в ее дверь, жена не ответила.
– Вера! – позвал он и заглянул в спальню.
Она лежала под легким летним одеялом, руки, сложенные ладошками, – под щекой. Ее привычная поза при спокойном сне. Анатолий еще раз, наклонившись, окликнул:
– Вера, ты уже заснула? – и провел ладонью по ее волосам.
Женщина не шелохнулась. На прикроватном столике, рядом с горящей настольной лампой, стоял пустой стакан из-под молока. Макаров потушил свет, прихватил стакан и вышел в свою смежную спальню. Он не сомневался – жена будет крепко спать до утра. И теперь, уже не сдерживая нетерпения, быстро переоделся в форменный мундир. Конечно, это была ночь с субботы на воскресенье, и он, как знали все его подчиненные, собирался отдыхать после бала у Кондратьевых. Но Макаров хотел подстраховаться: вдруг кто-нибудь случайно увидит его на ночной улице – как он объяснит прогулку в гражданском платье? Объяснить-то несложно, но могут возникнуть сомнения, пойдут слухи… До сих пор он этого благополучно избегал. Но если господин исправник ходит ночью по городу в форме, это совсем другое дело, это каждому ясно – по службе! Может ведь он устроить внезапную проверку своим подчиненным? Это не должно удивлять – у него репутация строгого и непредсказуемого начальника.
Мягкая ночная прохлада с первым же вдохом наполнила его легкостью и стремительностью. Быстро, упруго он зашагал к той окраине города, где стоял особняк Савичевых. Кто-кто, а начальник уездной полиции знал свой родной город до мельчайших деталей, потому и шел коротким путем, по переулкам и задним дворам. Уже через полчаса вышел к знакомому каменному забору, нашел в стене, оплетенной здесь плющом и хмелем, почти незаметную ржавую калитку с большим и тоже ржавым замком. Ключ был при нем и на удивление легко сделал два оборота: Макаров сам смазывал замковое отверстие маслом. Эта заброшенная калитка находилась в дальнем конце сада, ею вообще никто не пользовался – до недавнего времени…
В эту ночь им было особенно хорошо друг с другом. Наверное, каждый из них испытывал не только физическое удовольствие, а еще и какое-то другое, затаенное чувство. Макаров ощущал это по себе, и – ему казалось – в Любочке тоже проскальзывала странная задумчивость… После первого бурного и от этого слишком быстрого соединения Любочка ушла в ванную, вернулась уже в своем любимом пеньюаре – знала, что ее смуглое тело, слегка просвечивающее сквозь тонкий розовый шелк, особенно возбуждает Анатолия. Теперь она полулежала на высоких подушках, наматывая на палец темную волнистую прядь волос. Пытливо поглядывала на Макарова, но он не видел этого – просто лежал, блаженствовал.
– Послушай, Анатоль, – наконец решила спросить Любочка то, что так и вертелось у нее на языке. – Не кажется ли тебе, что твоя жена что-то подозревает? О нас с тобой?
Макаров приподнялся на локте и с удивлением увидел, что Люба говорит серьезно и даже озабоченно. Он хмыкнул и, не удержавшись, засмеялся:
– Да, моя дорогая, мы с тобой очень, очень плохо поступаем по отношению к Вере! Стыдно обманывать такого наивного и доверчивого человека. Да разве ей придет в голову, что ее любимый муж и любимая подруга… Нет, такого не может быть! Ни за что!
Любочка состроила обиженную гримаску:
– А ты не ерничай, Анатоль! Вы, мужчины, с глупой самоуверенностью думаете, что знаете женщин, особенно своих жен! Да вы просто младенцы! Я вот сегодня на балу заметила: когда танцевала с тобой, Вера смотрела на нас… особенно! Да-да, именно особенно!
– Это когда она с Матвеевым вальсировала? Ну и взбредет же тебе в голову! Не бойся, Любочка: Вера простодушна, как ангел!
Люба вдруг захлопала в ладоши:
– Анатоль, а ты не ревнуешь к Матвееву?
Макаров удивился:
– Кого, Веру?
– Да ну тебя! При чем тут Вера? Меня – не ревнуешь к нему?
