Бобби пожал плечами:
— Хорошо. И что же вы хотите от меня услышать?
Элизабет снова улыбнулась. Эта фраза прозвучала с откровенной враждебностью. Она и не ожидала иного.
— Давайте начнем с самого начала. — Она взяла блокнот. — Как вас зовут?
— Роберт Дж. Додж.
— Что означает «Дж.»?
— Учитывая ограниченную конфиденциальность, я вам не скажу.
— Ах так? Дайте подумать. Джеффри?
— Нет.
— Джеймс?
— Как вы…
— Я предпочитаю не называть свое второе имя. Значит, Джеймс. Семейная традиция?
— Именно так говорит отец.
— А мать?
— Она от нас ушла.
— Ушла?
— Ну да, ушла. Оставила нас. Мне было четыре или пять лет. Нет, скорее шесть. Не помню. Она нас бросила.
Элизабет подождала.
— Наверное, жить с моим отцом было нелегко, — добавил Бобби и развел руками, как бы говоря: «Что тут поделаешь?» В самом деле, что он, малыш, мог?
— Есть братья или сестры?
— Брат, старший. Джордж Чендлер Додж. У всех в нашем роду дурацкие британские имена. Послушайте, каким боком это относится к вчерашней перестрелке?
— Не знаю. А это вообще должно как-то к ней относиться?
Бобби встал.
— Нет, никак. Вот почему люди не любят психологов.
Элизабет примиряюще подняла руки:
— Учту. Если честно, я просто заполняла анкету. И потом, большинство людей сначала предпочитают побеседовать о пустяках.
Бобби сел на место. Он продолжал хмуриться, глаза у него сузились, взгляд стал острым и оценивающим. Интересно, как часто ему доводилось смотреть вот так на людей и обнаруживать, что их разыскивает полиция? Она добавила в свой мысленный список: много знакомых, но очень мало друзей. Не прощает. Не забывает. И он солгал, будто мать их бросила.
— Я бы предпочел ничего не усложнять, — сказал Бобби.
— Это разумно.
— Спрашивайте, я вам отвечу, а потом разбежимся и будем жить дальше.
— Великолепная цель.
— Не люблю строить планы.
— У меня и в мыслях не было предлагать вам такое, — уверила она. — К сожалению, одним визитом здесь не обойтись.
— Почему?
— Начнем с того, что вы предварительно не позвонили. Мне не хватит времени, чтобы во всем разобраться за один вечер.
— Да?
— И потому я предлагаю кое о чем поговорить сегодня, а потом встретиться в понедельник.
— В понедельник… — Бобби сделал паузу как профессиональный психолог. — Хорошо, я приду.
— Отлично. Рада, что мы это уладили. — Ее голос прозвучал суше, чем ей хотелось бы, но Бобби наконец улыбнулся. У него была славная улыбка. Она смягчила жесткое выражение лица, вокруг глаз разошлись лучики. Элизабет слегка удивилась, увидев, насколько его изменила улыбка: Бобби, улыбаясь, стал очень красивым.
— Может, вместо разговора о том, что было вчера, мы побеседуем о том, что произошло сегодня? — спросила она.
— Зачем?
— Сегодня — первый день вашей жизни после того, как вы застрелили человека. Конечно, это заслуживает внимания. Вы спали?
— Немного.
— Ели?
Он задумался, а потом ответил, искренне удивившись:
— Нет, по-моему, не ел. Я проснулся и отправился за кофе, а потом увидел «Бостон геральд» и… В результате так никуда и не дошел.
— Вы взяли газету?
— Да.
— Прочитали статью?
— Немного.
— И что вы думаете?
— Массачусетсские полицейские не убивают мирных жителей — судейских сыновей или кого-то еще.
— Значит, это вымысел?
— Судя по тем трем абзацам, что я прочел, — да.
— А больше вы не читали? Я думаю, вас бы это заинтересовало.
— Мне не нужен отчет репортера, чтобы узнать о случившемся. Я, можно сказать, сидел в партере.
— А чтобы узнать о жертве? О Джимми Гэньоне?
Бобби выпрямился. Элизабет застала его врасплох, и ему понадобилось некоторое время, пока он понял, куда она клонит.
— Информация — это роскошь, которой не располагают боевые единицы, — наконец сказал он. — Когда вчера вечером я нажал на спусковой крючок, мне было плевать, как зовут этого мужчину, кто его отец и какова история их рода. Я понятия не имел, бил ли он свою собаку и жертвовал ли деньги на сиротский приют. Я видел, как он целился в женщину из пистолета, в любую минуту готовясь выстрелить. Мои действия неизбежно вытекали из его поступков. А если больше ничего не имело значения, то зачем мне теперь мучиться по этому поводу?
Элизабет улыбнулась. Ей нравился Бобби Додж. Она уже давно не встречала людей, настолько склонных к рационализации и отрицанию, но она определенно симпатизировала ему.
— Вы сегодня занимались спортом?
— Нет. Хотел отправиться на пробежку, но если учесть, что мое фото повсюду…
— Я вас понимаю. В таком случае вот задание на выходные. Вам нужно позаботиться о себе с физической точки зрения, а потом стоит подумать об эмоциональной сфере. Есть какое-нибудь место, куда вы могли бы отправиться, чтобы укрыться и отдохнуть, — например, к отцу или к брату?
— Я поеду к своей девушке.
— А она не против?
— Не знаю. В общем, мы еще не обсуждали это как следует.
— Учитывая случившееся, вам наверняка потребуется хорошая поддержка, поэтому на вашем месте я бы с ней поговорила. — Элизабет склонилась к нему. — Вчерашнее происшествие — это очень серьезно, Бобби. Для преодоления последствий вам потребуется гораздо больше времени, чем двадцать четыре часа, так что давайте по порядку. Ешьте три раза в день и старайтесь высыпаться. Если почувствуете напряжение или беспокойство, займитесь спортом — спустите пар, но не утомляйтесь. Без крайностей. Это большая разница — пробежать пять миль, чтобы расслабиться, или пятьдесят, чтобы забыться. Вы ведь не хотите пересечь этот рубеж?
— Обещаю не пробегать более сорока пяти миль, — сказал он.
— Тогда все в порядке. Приятных вам выходных.
— И все? Есть, спать, заниматься спортом — и я исцелюсь? На следующей неделе мне можно приступить к работе?
— Ешьте, спите, занимайтесь спортом, а потом мы побеседуем, — мягко поправила она. — Но не сегодня, уже слишком поздно. Вероятно, скоро вы поймете, что именно творится у вас в голове. Я дам вам свой телефон. Позвоните, если вдруг захотите поговорить, а если нет, то увидимся в понедельник в три часа — идет?
