Дуги повернулся к ней, и Рэйни нащупала узел. Повязка оказалась куда более многообещающей — всего лишь полоска хлопчатобумажной ткани. Узел тем не менее был тугой, а пальцы у Рэйни онемели. Она пробовала снова и снова, время от времени дергая Дуги за волосы и заставляя его взвизгивать.
С узлом она так и не справилась. Но от ее непрерывных попыток ткань растянулась. Дуги удивил их обоих, когда внезапно стащил повязку.
— Темно! — удивленно произнес он.
— Я думаю, мы в подвале. Ты видишь окна?
Мальчик помолчал.
— Вверху, — наконец сказал он. — Два. Слишком высоко для меня.
Рэйни, кажется, поняла, что он имеет в виду. Два проема — возможно, над поверхностью земли. По крайней мере они пропускали дневной свет. Все-таки это лучше, чем непроницаемый мрак.
— Дуги, ты смог бы снять с меня повязку?
Мальчик не ответил. Он сожалеет? Злится? Вспоминает все те случаи, когда Рэйни его обманывала? Она не могла обратить время вспять. Уж это-то она знала наверняка.
Наконец Рэйни почувствовала прикосновение его пальцев. Они двигались по руке к шее — а потом мальчик замер.
— Где твои волосы?
Рэйни не хотела пугать ребенка — но в то же время ей был нужен союзник, а значит, Дуги должен был возненавидеть похитителя сильнее, чем ее.
И она честно ответила:
— Он их отрезал. Отрезал ножом.
Мальчик помедлил. Может быть, он переваривал ту информацию, которую ему дало осязание. Ее кожа, вся была покрыта порезами, которые все еще кровоточили. Опухоль на локте, где явно что-то сдвинулось с места, казалась горячей на ощупь.
— Стяни повязку, Дуги, — негромко приказала она. — Давай сначала вернем мне зрение, а потом попробуем освободить ноги.
Он занялся ее повязкой. Пальцы у него были тоньше и проворней. Даже со связанными запястьями мальчик справился с повязкой в два счета. Потом они занялись ногами. Слава Богу, ноги были связаны не нейлоновым шнуром, а обыкновенной веревкой. Дуги, уже доказавший свою ловкость, освободился первым.
Когда Рэйни смогла раздвинуть лодыжки, она почувствовала, что по ее телу словно пробежали искры. Пальцы на ногах дрожали, в левом бедре что-то пульсировало. Первые тридцать секунд она сидела, мучительно стиснув зубы, пока нервные окончания оживали одно за другим. Ей хотелось кричать, молотить кулаками воздух. Но главное — убить этого сукина сына там, наверху.
Потом худшее миновало — она полулежала, дрожа, с ватными ногами, как будто только что вскарабкалась на Эверест, а не пережила череду мышечных спазмов.
Рэйни попыталась глубоко вздохнуть и успокоиться, впервые за все время осознав, как у нее болит голова — в ушах стоял низкий звон. Она пропустила по крайней мере один прием лекарства и не питала никаких иллюзий по поводу того, что должно было вскоре случиться.
Рэйни продолжала возиться со связывавшими Дуги веревками, перебравшись на нижнюю ступеньку. Ее глаза привыкли к темноте; два крошечных окошка под самым потолком пропускали слабый свет — возможно, он исходил от фонаря во внутреннем дворике. Этого оказалось достаточно для того, чтобы их тюрьма перестала быть черной дырой. Ботинки Дуги казались темными пятнами на более светлом фоне. Она ощупала их непослушными пальцами, пока не обнаружила узел, и начала дергать его и тянуть.
— У тебя плохо получается, — сказал Дуги.
— Вижу.
— Я хочу есть.
— А у тебя нет еды? — спросила Рэйни и почувствовала, как он нахмурился в темноте.
— Нет.
— Значит, нам нечего есть.
— Он забрал моего жука, — заявил Дуги, и в его голосе впервые зазвучала злость. — Он украл моего жука!
— Дуги, взрослые обычно запрещают драться. Нельзя кусаться, нельзя царапаться, нужно играть дружно.
— Ну да.
— Этот человек — исключение. У тебя будет шанс сделать с ним все, что ты захочешь. — Узел наконец поддался, и Дуги торжествующе задрыгал ногами.
Теперь ноги, глаза и рты у них были свободны. Неплохое достижение за день.
Рэйни подобрала веревку. Она пока еще не знала, как ею воспользоваться, но решила приберечь.
Теперь, в темноте, она видела, как Дуги поднес руки ко рту и начал грызть нейлоновые шнуры на запястьях. Теоретически перегрызть нейлон было трудно, но она не хотела лишать мальчика надежды, сама же сосредоточилась на странном ощущении в боку, которое никак не исчезало.
Возможность делать нормальные шаги — это очень приятно. Рэйни почувствовала себя сильной. Пусть даже у нее болят ребра, голова и руки. Потом зубы снова начали клацать, напомнив ей о холоде.
Рэйни взглянула на лестницу и увидела полоску света под дверью. Значит, он еще не спит.
Она повернулась к Дуги, который по-прежнему работал челюстями.
— Эй, парень, — сказала она, — у меня есть план.
Глава 28
Вторник, 22.03
В начале одиннадцатого все начали расходиться. Шелли Аткинс собрала своих помощников и разбила их на смены. Детективы отправились на поиски свободных номеров в отеле. Люди устали, измучились, изнервничались. Теперь каждый попытается хотя бы немного вздремнуть. Может быть, кому-то это удастся.
У Куинси немного кружилась голова — его охватило то странное эйфорическое состояние, которое предшествует полному физическому изнеможению. Он не ощущал ни боли в груди, ни рези в желудке, его сознание работало на полную мощность, мысли перескакивали с нелегкого детства Дуги Джонса к Люку Хэйесу и тому, насколько разумно было втягивать собственную дочь в общение с похитителем. Он вспомнил об Астории — все силовые структуры работали так четко, так слаженно и тем не менее не достигли ничего, что можно было бы назвать результатом. Он вспомнил, как вошел в свой дом месяц назад, увидел Рэйни, которая читала, сидя у камина, и остановился, чтобы полюбоваться изгибом ее шеи.
В такие моменты Куинси хотелось остановить время. Ему хотелось вытянуть руку и сказать: «Погоди. Пусть это мгновение продлится. Пожалуйста, еще немножко, пусть оно продлится».
Ему хотелось этого каждое утро, когда он смотрел на спящую Рэйни — с рассыпавшимися по подушке волосами и тенью от ресниц, упавшей на щеки. Проснувшись, Рэйни преображалась — быстрые шаги, порывистые движения. Она двигалась, когда говорила, когда ела, — все время двигалась, двигалась, двигалась… Конечно, ему нравилась ее энергия, ее осанка, гибкая, кошачья грация. Но он предпочитал Рэйни утреннюю. Куинси нравилась мысль, что он единственный, кто видит ее спокойной, мягкой, беззащитной.
Теперь ему было стыдно. Как будто все это время он спал с женщиной, но так и не узнал ее. Он понятия не имел, как она страдает, как отчаянно нуждается в помощи; не видел, что их работа мало-помалу убивает ее — до тех пор, пока Рэйни не начала глотать таблетки, чтобы пережить день, и пить, чтобы пережить ночь.
