Умереть — не самое страшное, поняла она. Самое страшное — это все те оборванные нити, которые остаются после смерти. Мать умерла — а сын остался жить, думая, что это его вина. Жена умерла — а муж провел остаток дней, так и не узнав о том, как она его любила, как сожалела о своей слабости и еще больше — о том, как эта слабость навредила ему.
Умирая, человек осознает, как глупо была потрачена жизнь. К несчастью, это осознание приходит слишком поздно.
Рэйни заползла обратно на лестницу. Вода поднялась еще на три дюйма. Дуги сидел на самом верху и строго смотрел на нее.
— Рэйни, мне страшно.
И тогда она потеряла контроль над собой. Бросилась вверх по ступенькам, с размаху ударилась в дверь всем телом. И снова скатилась в воду, которая вдруг показалась ей теплой и приятной. Она попробовала еще разок, буквально воткнулась плечом в доски; ей почудилось, что она слышит треск. Трещала, конечно, не дверь, а ее ребра.
Она опять рухнула вниз и стиснула зубы, чтобы не завыть от ярости и не испугать Дуги. Она не хотела так умирать. Как животное, в темном подвале, в ожидании момента, когда вода сомкнется над головой. Рэйни хотела бежать, хотела драться. Хотела бросить вызов всему миру, потому что это получалось у нее лучшего всего.
Это нечестно. Черт возьми, это просто нечестно! Рэйни нырнула. Поплыла направо, потом налево, шевеля связанными руками перед собой и безнадежно ища какое-нибудь несуществующее оружие, которое должно было возникнуть как бы само собой. Но подвал, как и прежде, был пуст. Этот человек все продумал.
Рэйни вынырнула под окном — вода стояла уже достаточно высоко, и она могла до него дотянуться, держась на плаву при помощи ног. Она ощупала толстое стекло в металлической раме. Узкий вытянутый проем. Рама была старая, и когда вода поднимется выше, окна дадут течь. Впрочем, это им не поможет.
Она стала возиться с рамой — просто для того, чтобы чем-нибудь заняться, — и услышала всплеск. Дуги плыл к ней.
— У тебя есть что-нибудь в карманах, Дуги?
— Н-н-нет, — ответил мальчик, стуча зубами.
Она быстро исследовала собственные карманы, хоть и знала, что они пусты. Ноги начали уставать. Рэйни замерзала. Ее движения постепенно замедлялись, мышцы отказывались ей повиноваться.
Она вернулась на лестницу, залезла на верхнюю ступеньку. Скорчилась, уткнувшись головой в дверь, закашлялась. Дуги сел рядом, прижался к ней, и его вера в нее вдруг придала Рэйни сил.
Выломать сетку не получилось. Разбить окно — тоже. О том, чтобы выбить дверь, не стоит и думать. Что им еще остается?
На Дуги были джинсы, свитер и кеды. На ней — примерно то же самое: джинсы, футболка, кеды, еще нижнее белье. Может быть, они смогут что-нибудь сделать при помощи шнурков? Или косточки от лифчика? Вдруг ее осенило.
— Дуги, у тебя есть ремень?
Мальчик задрал свитер.
— Да.
— Отлично, парень. У нас появился еще один шанс.
Среда, 12.23
Кинкейду пришлось припарковаться за милю от фермы Хэла Дженкинса. Вереница машин была такой длины — местные следователи, криминалисты, медики, помощники шерифа, — что он удивился, как ему вообще удалось подобраться так близко.
Слухи уже просочились. Молодой офицер, вероятно, из полиции округа, регулировал движение, поскольку подъезжали все новые и новые автомобили, которые подрезали друг друга и мешали патрульным машинам, пытаясь захватить удобное местечко. Кинкейду приходилось то и дело включать сирену, а потом он принялся по старинке давить на клаксон. Несколько раз у него возникал соблазн сделать неприличный жест через окно, но сержанту не хотелось, чтобы потом этот снимок появился в новостях.
Наконец поставив машину, он побрел по узкой дороге, миновав ферму, которая явно видала лучшие дни. Во дворе стоял высокий неуклюжий парень, беспрерывно курил и наблюдал за суматохой. Его взгляд скользнул по проходящему мимо Кинкейду, но он не произнес ни слова.
Все было по-прежнему подернуто легким туманом. Мокрая дорога разворачивалась перед Кинкейдом, как блестящая черная лента, и исчезала за высокими елями. Он не видел гор на горизонте. Мир сжался до размеров маленького серого пространства — фары появлялись как будто из ниоткуда и лишь для того, чтобы снова раствориться в сумраке.
Сержант скучал: по жене, по сыну, даже, черт возьми, по собаке. И ему очень не хотелось делать то, что ему предстояло сделать.
Добравшись до фермы Дженкинса, он подошел к офицеру, стоявшему с внешней стороны желтой ленты, и назвал себя. Заглянув через плечо полицейского, он увидел длинный список прибывших следователей — этот список становился все длиннее.
— Есть новости? — спросил Кинкейд.
Помощник шерифа пожал плечами:
— Я стою здесь уже минут двадцать. Пока ничего не слышно.
Кинкейд поблагодарил его и нырнул под ленту. Здесь, на месте преступления, кипела работа. Он увидел трех криминалистов, которые тщательно просеивали кучу мусора и проверяли каждый сломанный холодильник, каждую негодную плиту. Еще четверо лазили среди разбитых машин, старых моторов и прочей железной рухляди. Полицейские обыскивали дом и прилегающую территорию, осматривали пристройки. На то, чтобы как следует проверить столь захламленное место, должно было уйти несколько дней, а чтобы получить какой-нибудь определенный ответ — целые месяцы.
Из-за дома появился окружной прокурор. Он заметил Кинкейда и подошел.
— Не думал я, что так все закончится, — сказал Том Перкинс вместо приветствия. Они обменялись рукопожатиями.
— Тело уже опознали?
— Мы сейчас этим занимаемся. Патологоанатомы только что приехали, теперь дело пойдет. Давай я тебе все тут покажу.
Кинкейд вслед за Перкинсом обогнул дом, миновав огороженный загон, полный навоза, и вошел в огромный сарай под ржавой железной крышей, которая заметно покосилась с правой стороны. В лучшие времена сарай, видимо, служил коровником для двадцати-тридцати голов, но Дженкинс, судя по всему, так и не возродил скотоводческие традиции своих предков. В кормушках не было ничего, кроме плесени. Доильные аппараты висели без дела, распространяя кислую вонь, так что Кинкейду пришлось прижать к носу платок.
В дальнем углу шестеро мужчин — трое из них в специальных комбинезонах — стояли на коленях перед трехметровой горой сена и навоза. Запах — не разложения, а дерьма — заставил сержанта отступить на шаг.
— Тело нашли в куче компоста, — объяснил окружной прокурор. — Неплохо придумано. Собьет с толку и датчики, и собак. Впрочем, он его плохо прикрыл. Один из полицейских заметил что-то белое, присмотрелся и понял, что это рука.
— Как долго тело здесь пролежало?
— Мы не знаем ничего, кроме того, что рука определенно женская.
— Кольца есть? — спросил Кинкейд.
