Мак кивнул.
— Они могут знать что-то о рисе. Возможно, тут есть какая-то связь с Гавайскими островами. Для дилетанта рис ничего не означает, но для специалиста…
— Где находится это управление? — спросил Куинси.
— В Ричмонде.
— Когда там начинают работать?
— В восемь.
Куинси взглянул на часы.
— Хочу всех обрадовать. Мы все-таки можем поспать несколько часов.
Они выехали из парка, нашли мотель в одном из близлежащих городков и сняли три комнаты. Куинси и Рейни скрылись в своей. Мак и Кимберли разошлись по своим.
Кимберли увидела скудную и обшарпанную обстановку, кровать, застеленную выцветшим синим одеялом, протертым посередине многочисленными постояльцами. Воздух был мотельным — затхлым, пропахшим табачным дымом и чем-то еще...
Но это была комната. Это была кровать. Она могла лечь и уснуть...
Кимберли включила кондиционер, сняла пропитанную потом одежду, вошла в душевую и начала отмывать свое хлебчувшее лиха тело. Несколько раз намыливала голову, стараясь забыть камни, змей, мучительную смерть несчастной девушки. Мылась, мылась и мылась. И наконец поняла, что ей все будет мало.
Кимберли снова вспоминала Мэнди, мать, неопознаную девушку в Квонтико. И Вивьен Бенсон. Но все жертвы в сознании перепутались. То у тела в лесу возле дорожки появ лялось лицо Мэнди, то девушка на камнях оказывалась сама Кимберли, то ее мать бежала по лесу, пытаясь спастись Экокиллера, хотя ее убил сумасшедший шесть лет назад. Детектив должен быть объективным. Бесстрастным. Наконец Кимберли вышла из душевой, надела свежую майку, протерла застиранным полотенцем запотевшее зеркало и начала разглядывать свое отражение. Бледное лицо в синяках. Впалые щеки. Бескровные губы. Огромные голубые глаза.
Господи! Она выглядела слишком испуганной, непохожей на себя.
Кимберли чуть было вновь не утратила ясность сознания.
Руки ее крепко стиснули раковину. Она закусила нижнюю губу, стараясь сохранить хоть какое-то здравомыслие.
Она всю жизнь отличалась целеустремленностью. Училась стрелять, читала учебные пособия по расследованию убийств. Интересовалась преступлениями, мысленно распутывала их как дочь своего отца. Все дела представляли собой головоломки, требующие решения. Ей хотелось находить ключ к этим сложным задачам. Хотелось носить значок. Спасать мир. Всегда быть хозяйкой положения.
Крепкая, хладнокровная Кимберли. Сейчас она сознавала, что смертна, уязвима и не так уж крепка.
Ей двадцать шесть лет, все иллюзии наконец исчезли. И что же она представляет собой? Молодая, ошеломленная женщина, неспособная есть, спать, страшащаяся змей. Спасать мир? Она не могла бы спасти даже себя.
Нужно выйти из игры, пусть отец, Рейни и Мак действуют дальше сами. Из академии ее уже исключили. Разве будет иметь значение, если она теперь просто скроется? Она может просидеть всю жизнь в чулане, обхватив руками колени. Кто обвинит ее? Она уже лишилась половины семьи, дважды едва не погибла. Если у кого-то есть право на нервное расстройство, так это у нее.
Но тут Кимберли снова вспомнила о двух исчезнувших девушках. Карен Кларенс. Тина Крэн. Студентки, хотевши только развеяться с подругами в жаркий вечер вторника.
И Кимберли поняла, что не выйдет из игры. Она пугливая плаксивая, не такая крепкая, как ей казалось. У нее возникло ощущение, будто днем она перевалила через некий психологический рубеж и осторожно спускается вниз. Ее нервные окончания обнажены, кожа словно не защищает тело, и все же…
Карен Кларенс. Тина Крэн. Кто-то должен их отыскать. Должен что-то сделать. И пожалуй, она все-таки дочь своего отца, потому что не способна просто так взять и уйти. Она может бросить академию, но не может бросить это дело.
Услышав стук в дверь, Кимберли подняла взгляд. Она знала, кто там, за дверью. «Не обращай внимания, и он уйдет».
Кимберли открыла дверь. Прошедшие полчаса Мак явно принимал душ и брился.
— Привет, — сказал он и вошел в ее комнату.
— Мак, я очень устала…
— Знаю. Я тоже.
Он взял Кимберли за руку и повел к кровати. Она неохотно последовала за ним. Лицо у нее слишком бледное, глаза слишком красные. Может, ей и нравился запах его мыла, но уж очень хотелось побыть одной.
— Говорил я тебе, что плохо сплю в непривычных комнатах мотелей? — спросил он.
— Нет.
— Говорил, что, по-моему, ты замечательно выглядишь в одной майке?
— Нет.
— Говорил, как хорошо я выгляжу безо всякой одежды?
— Нет.
— Жаль, потому что все это правда. Но ты устала, и я устал, так что будем только говорить.
Мак сел на кровать и хотел усадить ее рядом, но Кимберли уперлась.
— Не могу, — прошептала она.
Мак не настаивал. Поднял большую руку и приложил к ее щеке. Голубые глаза его не смеялись. Он пристально рассматривал Кимберли, взгляд его был мрачным, лицо — угрюмым. От этого взгляда у нее перехватило дыхание.
— Ты напугала меня — там, на камнях, в окружении змей.
— Я и сама напугалась.
— Кимберли, думаешь, я играю с тобой?
— Не знаю.
— Тебя беспокоит, что я флиртую, улыбаюсь?
— Иногда.
— Серьезная Кимберли. — Мак провел большим пальцем по ее щеке. — Право, ты самая красивая женщина из всех кого я встречал. Не знаю, как тебе это сказать, чтобы ты не сочла мои слова лестью. Она закрыла глаза.
— Не надо.
— Хочешь ударить меня? — Спросил Мак. — Хочешь завопить на весь мир или, может, метнуть в меня нож? Я не против этого, милочка, когда ты не в настроении. Все, что угодно, лучше, чем видеть тебя печальной.
Это подействовало на Кимберли. Она села на кровать рядом с Маком, чувствуя, как грудь у нее болезненно сжимается. Что это, слабость или податливость, она не знала. Впрочем, какая разница. Внезапно ей захотелось прижаться к его широкой груди. Кимберли обвила руками его талию, желая, чтобы ее окутало тепло Мака, чтобы он стиснул ее в объятиях, чтобы поверх ее тела оказалось его тело, требующее, берущее, покоряющее. Кимберли жаждала чего-то неистового, раскованного, позволяющего не думать, не переживать, а только сознавать, что ты есть.
Утром она обвинит во всем его.
Кимберли подняла голову, коснулась губ Мака, ощутила его щекочущее дыхание и испытала удовлетворение, когда он задрожал. Она поцеловала его гладкий, крепкий подбородок, скользнула губами к шее, туда, где пульсировала артерия. Руки Мака неподвижно лежали на ее талии. Но Кимберли чувствовала, как он напряжен и пытается сдержаться.
