— Ты тоже хорошо выглядишь, — сказала она.
Он улыбнулся, и у нее снова возникло ощущение, что он больше ничего и не хочет, кроме как стоять вот так и болтать с ней весь день.
Что бы ему такого соврать? Еще совсем недавно она просто затащила бы его в какую-нибудь кладовку или туалет и соблазнила, а потом ненавидела бы за то, что он трахнул ее. Еще совсем недавно она бы испортила жизнь и ему.
— За что ты сидел? — спросила она.
Улыбка исчезла с его лица, плечи поникли.
Энджи уже прочла лист его досрочного освобождения, но там был указан лишь приговор и ничего не говорилось о подробностях самого преступления.
— Расскажи мне, что ты натворил.
— Тебе не нужно этого знать.
— Прошлой ночью у меня был торговец алюминиевой облицовкой, который хотел, чтобы я сосала ему пальцы на ногах и называла его «папочка», — сказала она. — Ты считаешь, что можешь рассказать что-то такое, что меня шокирует?
— Я совершил несколько ошибок.
— Мы все совершали ошибки.
Он покачал головой.
— Не хочу об этом говорить.
— Ты сидел долго, — заметила она. — Ты убил кого-то?
Он нервно облизал губы. Он был сейчас так похож на Уилла, что их можно было бы принять за братьев. Черт, может, они и были братьями, если учесть, что мать Уилла была потаскухой.
— Я должен вернуться вместе с Реем-Реем, проследить, чтобы он снова не попал в беду, — сказал Джон.
Энджи посмотрела через стеклянную дверь на улицу. В толпе курящих стояла Джина Ормевуд, и ее голубая медицинская униформа являла грубый контраст с сигаретой, торчавшей изо рта.
— Было очень приятно повидать тебя, — сказал Джон.
— Береги себя.
Он развернулся, чтобы уйти, но потом остановился.
— Когда это закончится… — сказал он, вытягивая руки вперед, словно между ними была какая-то материальная преграда. — Когда закончится все, что сейчас происходит, — довольно бестолково уточнил он, — может, мы пойдем пообедать или еще куда-нибудь? Сходим в кино?
— Джон, — начала она, — ты действительно думаешь, что это может произойти?
Он покачал головой, но все же сказал:
— Но я все равно буду надеяться, Робин. Это будет поддерживать меня, чтобы я продолжал идти вперед. Я буду думать о том, как пойду с тобой в кино, как куплю тебе попкорн, как во время страшных эпизодов, возможно, буду держать тебя за руку.
— Будет дешевле, если ты просто дашь мне денег, и я подержу тебя где угодно, чтобы тебе не было страшно.
Он взял ее за руку. Она окаменела, когда он поднес ее ладонь к губам и нежно поцеловал.
— Подумай, какой фильм ты хотела бы посмотреть, — сказал он. — Что-нибудь по-настоящему страшное.
И он ушел.
Энджи бессильно прислонилась к стене. Вот еще один исключительно славный человек, которому она ломает жизнь. О’кей, он исключительно славный педофил и убийца, но что там говорится в поговорке насчет того, кто живет в стеклянном доме?
Двери раздвинулись, и вошла Джина Ормевуд. Заметив Энджи, она замедлила шаг, но все равно продолжила идти по направлению к отделению неотложной помощи.
— Эй, — окликнула ее Энджи, — подождите!
Джина остановилась, но не обернулась.
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — сказала она.
Энджи зашла спереди и все увидела. Губа Джины была разбита. Под левым глазом красовался синяк, на который больно было смотреть. Неудивительно, что парень за стойкой ненавидит Майкла.
— Что, черт побери, с вами стряслось? — спросила Энджи.
— Я упала, — ответила Джина и попыталась пройти, но Энджи загородила ей дорогу.
— Он избил вас?
— А вы как думаете?
— Господи…
Джина прищурилась и наконец узнала Энджи.
— Вы трахались с моим мужем.
— В общем, да. — Энджи понимала, что лучше не врать. — Если вас это утешит, у меня были мужики намного лучше его.
Джина засмеялась, но тут же вздрогнула, потому что разбитая губа лопнула и из нее снова начала сочиться кровь. Она прижала ладонь ко рту и взглянула на испачканные кровью пальцы.
— Боже! — простонала она. — Давайте уйдем отсюда.
Она распахнула дверь в женскую комнату отдыха, и Энджи последовала за ней. Джина была женщиной миниатюрной — ростом где-то метр пятьдесят пять при весе меньше пятидесяти килограммов. Майкл был минимум на тридцать пять килограммов тяжелее. С его стороны это было все равно что ударить беззащитного щенка.
— Я познакомилась с ним, когда мне было пятнадцать, — сказала Джина. Она стояла, опершись на умывальник, и рассматривала разбитую губу в зеркале. — Он интересовался моей кузиной. Она была на год младше меня. Я тогда думала, что защищаю ее.
Энджи знала, что нужно дать ей выговориться.
— Он казался таким милым, — сказала Джина. — Когда он был на войне в Заливе, я получала от него письма. Он писал, что любит меня и хочет заботиться обо мне. — Она в зеркале посмотрела Энджи в глаза. — Вот так он теперь и заботится.
Энджи принялась рыться в своей сумочке.
— Все они сначала милые.
— Вы это на себе испытали?
— У меня даже есть залитая кровью футболка.
Джина вынула из контейнера бумажную салфетку и намочила ее под краном.
— После рождения Тима, — начала она, — все изменилось. Он начал злиться по любому поводу. Он больше не хотел прикасаться ко мне. По ночам уходил из дома, и его не было по нескольку часов. — Она промокнула кровоточащую губу. — Иногда он уезжал на весь уик-энд. Я проверяла по спидометру: он наезжал на машине по пять, а иногда и по шесть сотен миль.
Энджи наконец нашла в сумочке то, что искала.
— И куда он ездил?
— Получишь несколько раз по физиономии и перестаешь задавать вопросы.
— Повернитесь, — сказала Энджи. Она нанесла немного какого-то крема на губку и аккуратно постучала ею вокруг подбитого глаза Джины. — Это «Клиник», — сказала она. — Если будет немного светлее, чем ваши обычные тени, размажьте их немного, это поможет замаскировать синяк.
— Он и вас тоже бил?
— Нет, — ответила Энджи, сосредоточившись на том, чтобы скрыть синяк.
На самом деле она была слишком пьяна и точно не помнила, что делал Майкл. Наверняка она знала только то, что на следующее утро проснулась на заднем сиденье своего автомобиля со следом глубокого укуса на груди и острой болью между ног, которая прошла только через пару недель.
Нельзя сказать, что это было впервые, чтобы с ней происходило что-то плохое в таком роде, но это было в первый раз с мужчиной с ее работы.
