— Лучше будет вернуться, господин барон, — произнес кучер. — Эти люди нас не пропустят. Только время зря потеряем!
Его устами гласила истина. Солдаты, якобы принадлежащие к французской армии, хотя их в Люцерне быть не должно, какой-то врач, у которого, наверное, следовало попросить свидетельство о праве на врачевание: дело пахло вооруженным разбоем, отработанным, рассчитанным на запугивание трюком, но разбойников было слишком много…
— Ладно, вернемся! — вздохнул барон Альфонс, бросив взгляд на свою спутницу. Она кивнула в знак согласия. Они не смогли переброситься и словом, потому что, даже не спрося разрешения, офицер немедленно залез в кабриолет и с пистолетом в руке уселся между ними.
— Так ли уж это необходимо? — свысока поинтересовался Пфайфер, указывая на оружие.
— Необходимо. Я должен быть уверен, что вы выполните нашу просьбу.
Для Лауры возвращение в Хейдег было сущим кошмаром. Она ужасно боялась за этого благородного человека, с такой широтой принимавшего их у себя, боялась за людей, остававшихся в замке. Опасалась она также реакции Жуана, когда он увидит, что они вернулись с таким конвоем. Он был способен начать стрелять без разбора и устроить настоящее побоище. Лица всадников, которых ей удалось рассмотреть, напоминали настоящих головорезов, и командир, похоже, был не лучше.
По прибытии в замок барон получил приказ отворить ворота. Затем они поднялись по аллее к парадному крыльцу. Из дома выбежал Жозеф:
— Вы что-то забыли, господин барон? Но кто эти люди?
— Я ничего не забыл, друг мой. А эти люди утверждают, что охотятся за некоей сумасшедшей по имени Грета Мюллер, которая выдает себя за принцессу. Им кажется, что она скрывается в нашем замке.
— Ну что за ерунда!
Возмущение эконома было таким натуральным, что Лаура непременно восхитилась бы, не заметь она хмурую фигуру Жуана, показавшегося в этот момент на пороге с ружьем в руках. Пфайфер примирительно поднял руку.
— Не горячитесь! Нет никакой опасности. Они просто хотят осмотреть замок.
Лаура волновалась: они обязательно найдут следы присутствия Марии-Терезии и ребенка. У Яковии наверняка не было времени все прибрать. И тяжелая поступь врача и четырех солдат, поднимавшихся по лестнице, отдавалась в самом ее сердце. Прочие военные и сопровождавшие Эйхорна «санитары» наблюдали за двором, куда, к ее облегчению и удивлению, вдруг вышла Яковия. Совершенно спокойная, Яковия молча улыбалась ей, и эта улыбка означала многое! Прежде всего то, что малышка Элизабет уже в безопасности и находится рядом с детьми ее дочери. Но во дворе и в замке царила полная тишина: никто не проронил и слова, и все эти немые и неподвижные тени создавали впечатление нереальности происходящего. Казалось, они перенеслись во дворец Спящей красавицы после прихода злой феи.
Возвращение врача с его свитой внесло некоторое оживление. Толстяк был явно разочарован и зол.
— Наверху никого, — проворчал он, обращаясь к офицеру. — Одна жилая комната, одна незастеленная постель… все остальное в образцовом порядке. Даже пыль лежит…
— Тут столько еще всего обыскивать! — сказал кто-то из солдат, указав на ферму, часовню и на другие хозяйственные постройки.
Барон вытащил часы.
— Через час рассветет, — холодно заметил он. — Вчера начался сбор винограда, и на заре в селение придут виноградари. Постарайтесь не устраивать беспорядок. Если желаете, мы угостим вас молодым вином…
Неожиданное предложение вызвало одобрительный ропот, что совсем не понравилось доктору Эйхорну:
— Задумали споить моих людей?
— Ни в коем случае, — пожал плечами барон. — Ваши, как вы выразились, люди не спали всю ночь и зря проскакали пять лье. Мы дадим им еще и поесть. А я с вашего разрешения отправлюсь все же в Люцерн. Моя мать, как я говорил, больна и от нетерпения, не видя подругу, наверное, вся извелась…
— А если я решу задержать вас?
— На каком основании? К тому же советую вам не обращаться плохо ни с моей челядью, ни с имуществом. Вы тут иностранец, а я, напомню, государственный секретарь… канцелярии еще никто не отменял. Если я пожалуюсь, вас лишат места и тем самым не дадут возможности продолжать поиски. Мое почтение, доктор! Идемте, Лаура!
Никто не воспротивился отъезду кабриолета, снова пустившегося в путь. Лаура, уже не сдерживаясь, выразила свое беспокойство.
— Я что-то не понимаю… — начала она. — Вы оставили этих людей у себя, они вольны делать что хотят…
— Это лучшее подтверждение моей доброй воли. Признаюсь, однако, что недавно, когда мы ехали обратно, я сильно испугался, но оказалось, у вас, как и у меня, превосходные слуги: они стерли все следы пребывания мадам и ее дочери… и даже успели посыпать пылью мебель! Гениально! Вот поэтому-то я и считаю, что теперь мы ничем не рискуем.
— Но ведь на нас попросту напали? Вы собираетесь им спустить эту выходку?
— Ни в коем случае! Уверен, что эти нечестивцы не имели никаких прав на наше задержание. И я не только подам жалобу в Верховный Совет кантона, но и вернусь сюда через несколько часов с солидным эскортом люцернской милиции. Если они еще окажутся там, что, впрочем, маловероятно, им не поздоровится! Возразить Лауре было нечего: этот человек был образцом присутствия духа, самообладания и спокойной уверенности в своих силах. Истинный швейцарец, как традиционно принято их себе представлять. Вверить себя ему и господу богу — вот что ей оставалось. Так она и поступила и, успокоившись, уснула.
Несколько дней спустя в отеле «Соваж» она уже принимала с рук на руки маленькую Элизабет, которая, ничего не понимая в том, что происходит, тут же обвила ручонками ее шею и прижалась к ней всем телом, так сладко и счастливо вздохнув, что у растроганной Лауры на глаза навернулись слезы. Она даже немного стыдилась своей великой радости, ведь настоящая мать, должно быть, сейчас с огромной грустью вспоминает о своей девочке… Но малышка не должна ни о чем знать: надо было сделать ее счастливой, подарить столько любви, сколько ей понадобится, и вечером, укачивая Элизабет на коленях, Лаура поняла, что в жизни ее снова появился смысл и что время приключений, кажется, миновало.
И когда образ Батца снова возник в ее душе, как и раньше причиняя боль, она в гневе прогнала его…
Глава 12
КЛАДБИЩЕ СВЯТОЙ МАГДАЛИНЫ
Мрачное место, освещенное тусклым светом пасмурного октябрьского дня, навевало грустные мысли. Все здесь, казалось, было выдержано в одинаковых тонах: грязно-серо-желтая брусчатка, здания, многие из которых ремонтировались, и особенно огромная трехметровая стена с трухлявой калиткой, отделяющая от внешнего мира заброшенное кладбище Святой Магдалины в Париже. Лаура на самом деле не понимала, почему ей назначили встречу именно здесь, сопровождая ее всяческими многочисленными предосторожностями, но пришедшее вчера в гостиницу письмо было довольно безапелляционно:
