Это должно было меня успокоить. И почти успокоило, но не
совсем. Я сказала Эльзе по дороге, когда возвращались: «Я спросила Эмиаса, что
вы имели в виду, когда сказали, что выходите за него замуж, и он мне ответил,
что это только шутка». Я полагала, что этим сильно ее уколю. Но она лишь улыбнулась.
Мне не понравилась ее улыбка. Я поднялась наверх, в комнату
Кэролайн, она как раз одевалась к ленчу. Я прямо спросила ее: возможно ли, чтоб
Эмиас женился на Эльзе? До сих пор помню, что ответила Кэролайн. Ответ ее
прозвучал многозначительно и торжественно: «Эмиас женится на Эльзе только после
моей смерти».
Это меня полностью успокоило. Смерть мне казалась на
фантастическом расстоянии, если это касалось кого-то из нас. Одновременно я
была еще очень сердита на Эмиаса за все то, что он сказал мне днем, и просто
атаковала его после ужина.
Вспоминаю, был настоящий скандал – с громом и молнией. Я
стремительно выскочила из комнаты, бросилась на постель и плакала, пока не
уснула.
Плохо сохранилось в памяти, что произошло после чая у
Мередита Блейка, хотя и помню, что он прочитал нам отрывок, где описывалась
смерть Сократа. Отрывка этого я раньше не знала, он показался мне самым лучшим,
самым замечательным из того, что я слыхала до сего времени. Однако я не
представляю, когда именно это было. Это могло произойти в любой день того лета.
Уже не помню событий следующего утра, хотя много об этом
думала. Кажется, я купалась, потом мне дали что-то зашивать… Но все это
довольно расплывчато, нечетко до того момента, когда Мередит поднялся,
запыхавшийся, по тропинке, которая вела к веранде. Лицо его было совсем серое.
Припоминаю, чашка кофе выпала из рук Эльзы и разбилась. И еще вспоминаю, она
бросилась бежать как сумасшедшая по тропке вниз… Как сейчас вижу выражение
ужаса на ее лице…
Я все твердила себе: «Эмиас умер». Но это казалось мне
просто нереальным.
Вспоминаю визит доктора Фоссета и его внушительную фигуру.
Мисс Уильямс была занята с Кэролайн. Одинокая и угнетенная, я ходила туда-сюда,
путаясь у всех под ногами. Меня мучило ужасное чувство тоски. Мне не позволяли
пойти посмотреть на Эмиаса. Вскоре прибыла полиция. Они начали записывать
всякую всячину в свои блокноты. Через некоторое время на носилках принесли
тело, прикрытое простыней.
Мисс Уильямс повела меня в комнату Кэролайн. Она лежала на
диване, бледная как мел, и казалась ужасно больной. Она поцеловала меня и
сказала, что хотела бы, чтобы я уехала отсюда как можно быстрее, что все это
ужасно, но чтобы я не терзала себя и как можно меньше об этом думала. Я должна
ехать к леди Тресильян (где уже была Карла), потому что в доме нежелательно
оставаться.
Я уцепилась за Кэролайн и сказала, что не хочу ехать, хочу
быть с ней. Она сказала, что знает это, но для меня будет лучше поехать – этим
я сниму тяжесть с ее души. Мисс Уильямс вторглась в разговор: «Единственное,
чем ты можешь помочь своей сестре, Анджела, это сделать так, как она говорит,
без возражений». Я пообещала сделать все, как хочет Кэролайн. А Кэролайн
сказала: «Такой ты мне нравишься, дорогая Анджела». И, обняв меня, прибавила,
что мне нечего беспокоиться, что говорить и думать обо всем этом надо как можно
меньше.
Меня позвали вниз, к инспектору полиции. Он был очень
любезен. Спросил, когда я в последний раз видела Эмиаса, и задал много других
вопросов, которые показались мне тогда неразумными, но смысл которых я,
конечно, понимаю сегодня. Он убедился, что не сможет от меня узнать ничего
сверх того, что слышал от других, и заявил мисс Уильямс, что ничего не имеет
против моего отъезда в Ферилби-Грейндж, к леди Тресильян.
Я поехала туда, леди Тресильян была очень ласкова со мной.
Но, конечно, я должна была узнать правду. Кэролайн арестовали. Это повергло
меня в такой ужас, что я серьезно заболела.
Как мне стало известно позже, моя сестра чрезвычайно
беспокоилась обо мне. По ее настоянию меня отправили из Англии до начала
процесса. Об этом я уже Вам говорила.
Как видите, сведения мои довольно скудны. После нашей беседы
я во второй раз добросовестно припомнила все, чтобы отыскать детали, связанные
с какими-нибудь словами или чьей-то реакцией на то или иное событие, но не
смогла вспомнить ничего, что могло послужить для кого-то обвинением…
Неистовство Эльзы, серое, взволнованное лицо Мередита, гнев и горечь Филиппа –
все это кажется вполне естественным. Но, наверное, кто-то из них мог и
притворяться.
Твердо знаю одно: Кэролайн не убивала Эмиаса. В этом я
убеждена и всегда буду абсолютно убеждена. Однако не могу привести никакого
доказательства, кроме глубокого и всестороннего знания ее характера».
Здесь заканчивались воспоминания Анджелы Уоррен.
Часть третья
Глава 1
Выводы
Карла Лемаршан подняла усталые, печальные глаза. Вялым
движением она отбросила волосы, спадавшие ей на лоб.
– Все это сбивает с толку, потому что, – она показала на
кучу рукописей, – каждый раз мы встречаемся с разными точками зрения! Каждый
по-разному видел мою мать. Но факты одни и те же, все сходятся на одном.
– Вас разочаровали эти письма?
– Да. А вас?
– Нет! Я считаю документы довольно интересными, – сказал
Пуаро задумчиво.
– Лучше бы я их никогда не читала!
Пуаро посмотрел ей прямо в лицо:
– Вы так полагаете?
Карла ответила с горечью:
– Все убеждены, что именно она убила его. Все, кроме тети
Анджелы! Но ее соображения не в счет, поскольку они ничем не обоснованы. Она
просто остается верной до конца и твердит одно: «Кэролайн не могла этого
сделать».
– Таково ваше впечатление?
– Каким оно еще может быть?! Я понимаю, что если убила не
мать, то кто-то еще из тех пяти. Я даже разработала свои версии.
– Интересно! Расскажите мне о них.
– Возможно, конечно, это и наивно, но я думаю… Филипп Блейк,
например, биржевой маклер, он был лучшим другом моего отца, который, вероятно,
ему доверял. А художники обычно совсем беспомощны в денежных вопросах.
Возможно, Филипп терпел финансовые трудности и пользовался деньгами моего отца.
Возможно, он принудил его что-то подписать, что потом могло всплыть на
поверхность… Только смерть моего отца могла спасти его. Это одна из
возможностей, о которых я думала.
– Совсем неплохо придумано. Что еще?
– Потом Эльза. Филипп Блейк говорит, что голова ее слишком
хорошо сидит на плечах, чтобы рискнуть применить яд. А я не считаю это
правильным. Допустим, мать пошла к ней и сказала, что не собирается разводиться
и ничто не заставит ее развестись. Вы можете говорить что угодно, но я считаю,
Эльза была мещанских взглядов: она хотела выйти замуж, иметь солидное положение.
В данном случае Эльза была вполне способна использовать яд – она имела
возможность сделать это тогда, после ленча, – и попробовать избавиться от мамы,
отравив ее. А потом по ужасной случайности мой отец выпил эту настойку… вместо
мамы.
