И тогда все микрофоны, подведенные через вентиляционные шахты, окажутся бессильными. Невозможно же отфильтровать звук, если шумовой фон создается на всех частотах сразу! Такой способ подслушивания – чисто дилетантский, Глеб Сиверов уже давно его перерос. Куда больший интерес для него представляли трубы, по которым шла разводка телефонного кабеля, телевизионной антенны, электропроводов. Он знал, что такими трубами пронизано все тело отеля. К тому же трубы эти проложены без резких поворотов, чтобы всегда можно было затянуть в них при помощи жесткой проволоки любой нужный кабель.
Сиверов взял провод телефона и посмотрел, куда тот отходит. От розетки он двинулся вдоль плинтуса, к которому маленькими гвоздиками был прибит провод, исчезавший за метр до угла комнаты в маленьком люке, сделанном из паркетных досок. Люк не открывали уже достаточно давно, во всяком случае, не трогали после ремонта. В щели затек лак, и люк оказался чуть ли не намертво приклеенным. Без инструмента не подковырнешь.
Сиверов вытащил из кармана нож, отщелкнул зазубренное лезвие-пилочку и аккуратно, стараясь не шуметь, прорезал люк по периметру. Затем подцепил острием и отбросил в сторону крышку. Стена, возле которой располагался люк, если верить плану, была общей между его номером и номером Семена Иванова; их номера являлись зеркальным отражением друг друга.
В бетонное углубление уходило две трубы. Один провод присоединялся к телефону Сиверова, второй уходил в трубу, ведущую к номеру Иванова.
Припав ухом к люку, Сиверов даже сумел разобрать несколько слов из разговора Семена Георгиевича с посетителями. Но слышимость оказалась не настолько хорошей, чтобы обойтись без аппаратуры. Скорее всего, и в номере Иванова крышку люка давно не открывали, а прорезать люк наркобарону, ясно, было незачем.
"Что ж, подожду, пока привезут багаж. Надеюсь, генерал додумается снабдить меня всем необходимым.
Мои пристрастия он знает отлично".
Зазвонил телефон. Глеб, сидевший на полу, потянулся к нему рукой, снял трубку.
– Да, слушаю.
– Это дежурная. Господин Филиппов?
– Он самый.
– Прибыл ваш багаж, сейчас мы его доставим в номер. Пара минут.
– Спасибо, – Сиверов отложил трубку и, вынув бумажник, занялся решением проблемы: что лучше дать – рубли или доллары.
Наконец он решил, что пять долларов выглядят куда солиднее пятидесятитысячной купюры, а расходов чуть ли не в два раза меньше.
В дверь постучали. Сиверов открыл, подал носильщику деньги и перехватил у него ручки сумки. Та оказалась высокой, чуть ли не по пояс высотой, на маленьких пластиковых колесиках.
– Спасибо, – молодой парень, улыбаясь, запихнул пять долларов в нагрудный карман форменной одежды и, продолжая улыбаться, направился к лифту.
"Все-таки я не ошибся, – подумал Сиверов, – доллары – они и есть доллары.
Он улыбается, даже отойдя от меня, а значит, делает это искренне".
Носильщик исчез в лифте. Сиверов закрыл дверь и принялся распаковывать сумку. Все ее содержимое было сложено в небольшие коробки: отдельно микрофоны, отдельно шнуры, тонкие гибкие стержни из стеклопластика, которыми так удобно заправлять микрофонные шнуры в трубы и каналы вентиляции. Вместо усилителя не лишенный юмора генерал Потапчук передал Сиверову небольшой музыкальный центр со стереонаушниками. Вполне удобно. Можно вести запись разговоров на магнитофонные кассеты, можно даже прослушивать разговоры в чьем-либо присутствии, воспользовавшись наушниками. А если кто ненароком и забредет в номер – подумает, что поселился в нем меломан, который не может прожить и двух дней без любимых мелодий.
Не забыл Потапчук и о компакт-дисках – то ли в целях конспирации, то ли впрямь хотел сделать Сиверову приятное. CD-проигрыватель мог работать на воспроизведение, а магнитофонная дека одновременно с этим записывать сигналы, пришедшие через усилитель.
Сиверов провернул ключ в двери до половины оборота, чтобы снаружи было невозможно открыть ее, даже имея дубликат ключа, после чего, встав на колени возле люка, насадил на конец гибкого стекловолокнистого стержня миниатюрный микрофон с подсоединенным к нему шнуром и стал аккуратно заталкивать его в трубу, стараясь производить как можно меньше шума.
Каждый раз, продвинув микрофон на несколько сантиметров, Сиверов замирал и припадал ухом к одному из наушников. Теперь он уже мог различать голоса и даже целые фразы. Вряд ли за разговором кто-то мог услышать тихий шорох под полом. Таракан и тот пробежит, топая куда громче.
Наконец звук голосов достиг максимума.
«Лишь бы не переусердствовать, – остановил себя Глеб. – Еще немного, и микрофон покажется из конца трубы. Тогда его смогут обнаружить охранники Иванова, а это мне ни к чему. Теперь еще одно дело, и можно будет спокойно отдохнуть. Гостиная у меня прослушивается, значит, самые ответственные разговоры буду проводить в спальне. Туда же перенесу и трубку радиотелефона, когда у меня будут гости».
Глеб Сиверов, не снимая наушники, чтобы наверняка знать, не пришло ли кому в голову воспользоваться сейчас телефоном в соседнем номере, достал из плоской коробочки, присланной генералом Потапчуком, два технических зажима-"крокодила" с припаянными к ним проводками. Но это были не совсем обычные зажимы, в каждом из них на самом конце имелось по маленькому зубу-иголочке. Глеб пристроил один зажим, затем другой, проколов изоляцию и подключившись таким образом к телефонной линии Иванова. Все четыре проволочка – два от микрофона и два от зажимов – он приклеил к бетонной стенке люка скотчем, а потом воспользовался еще одним подарком генерала Потапчука – электропроводящим лаком.
Глебу нравилась эта штучка своей оригинальностью.
Из тюбика сквозь крышку, снабженную маленькой дырочкой-форсункой, можно было выдавить струйку бесцветного, абсолютно прозрачного лака. При высыхании он становился вообще неразличимым, будь то на паркете или даже на фактурных обоях.
Но оставался при этом тем, чем был на самом деле, – электропроводом.
От каждого из проводков, спрятанных в люке, Глеб провел полосочку по паркетному полу, а затем приклеил к ним проводки, выходящие из музыкального центра.
Это сомнительное и вызывающее подозрение даже у неспециалиста место теперь прекрасно прикрывала тумбочка, на которой расположился музыкальный центр.
Глеб пододвинул к тумбочке кресло, поставил на подлокотник идеально вымытую хрустальную пепельницу, сбросил ботинки и, положив ноги на стул, отрегулировал ручки настройки – уровень звука и тембр.
Выбрав режим, в котором меньше всего чувствовалась наводка от телефонных и электрических линий, Глеб Сиверов достал сигарету и закурил.
Он сидел в кресле, прикрыв глаза, как человек, сделавший большую и нужную работу. Впрочем, так оно и было. Теперь Глеб прекрасно слышал все разговоры, ведущиеся в гостиной Иванова, и мог позволить себе немного отдохнуть. Он знал: самые лучшие мысли, самые свежие идеи приходят, когда ты не работаешь над ними, не рассуждаешь – лихорадочно и натужно. Можно придумывать два дня подряд, потом плюнуть на все и вдруг абсолютно неожиданное решение придет само собой, когда ты и думать об этой проблеме забыл.
