Он искал то, что ему было нужно так, как алкоголику с утра – спрятанная накануне бутылка. Жаждущий похмелиться алкаш в деталях помнит тот момент вчерашнего дня, когда твердо решил заначить выпивку.
А вот куда он припрятал ее, никак не вспомнит. Знает, что выбирал самое надежное место, чтобы не найти бутылку пьяному. Но оказывается, пьяный хитрее трезвою, и трезвый не может отыскать это укромное место.
Рука Глеба по плечо исчезла под половицами, и наконец он нащупал то, что искал. Мягкий кожаный футляр оказался в его пальцах. Яркая галогеновая лампа, вправленная в жестяной эмалированный конус абажура, высветила потертый кожаный футляр с кармашком, в котором оказался билет двухлетней давности и сложенная вчетверо театральная программа. На стол лег старый театральный бинокль с ребристыми, выполненными из фарфора, зрительными трубками. Глеб извлек из футляра фланелевую тряпочку и бережно протер ею просветленные линзы Два года он уже не брал его в руки!
– Да, отличная штука, – похвалил Сиверов, подкручивая колесико настройки на резкость.
Пластины, на которых были укреплены линзы окуляров и объективов, медленно раздвигались. В руках у Глеба была уникальная вещь, сделанная по его заказу.
Он пожертвовал купленным в антикварном магазине старым театральным биноклем, и за неделю мастер-оптик превратил эту заурядную безделицу в мощный бинокль.
Сперва инженерная задача казалась невыполнимой, ведь кратность увеличения зависит, в основном, от длины трубок. А бинокль просто обязан был сохранить своей внешний вид. Просидев целый вечер вместе, Глеб, и мастер-оптик придумали довольно остроумную систему. Длина трубки оказалась использованной дважды благодаря установленным внутри специальным призмам. Правда, сектор обзора значительно сузился, но Глеб остался чрезвычайно доволен работой. Давая заказ, он даже не мог предположить, что мастер сумеет сделать невозможное. Рядом с ручкой настройки на резкость помещалось еще одно неприметное колесико с насечкой. Оно управляло призмами. Благодаря ему можно было держать бинокль направленным на сцену и в то же время, поворачивая зеркала, уводить оптическую ось в сторону – до двадцати градусов – и разглядывать партер или балконы, не вызывая подозрений в чрезмерном любопытстве. Уникальные вещи тем и хороши, что никто не догадывается об их существовании.
Кожаный футляр исчез в боковом кармане пальто.
Никакого оружия Сиверов сегодня с собой не брал. Он и заехал на мансарду только для того, чтобы взять бинокль. Остальное снаряжение Глеб приготовил уже давно, сложив его в брезентовую сумку.
Прихватив сумку с собой, Сиверов сбежал по лестнице, забросил сумку в багажник и, только сев за руль, вспомнил, что между передним и задним сиденьями его машины лежит женский манекен.
«Ну и черт с ней, с красавицей! Пусть побудет в машине, не тащить же ее наверх! Еще чего доброго, потом сплетни пустят, будто я развлекаюсь с надувными женщинами. Отдам приятелю, как только подвернется возможность».
Глеб развернул машину и поехал по направлению к Большому театру. Он поставил автомобиль на платной стоянке за сорок минут до начала спектакля.
Сиверов чувствовал себя несколько неуютно в костюме, пальто и шляпе. Он привык ходить в джинсах, свободной куртке, свитере. А подошва туфель была настолько тонкой по сравнению с подошвой привычных кроссовок, что Глебу казалось, что он идет босиком.
«Должно же мне хоть раз не повезти, – подумал Глеб, – Всего пятый спектакль после премьеры – попасть внутрь окажется не так-то просто, как мне казалось с самого начала».
Он даже не стал подходить к кассе, зная наверняка, что там ничего не добьешься. Вариант с проникновением в театр со служебного входа Сиверов оставил на потом. Все-таки не стоит лишний раз светиться, надо попытать счастья, как делал он это еще в свою бытность в Питере – стреляя лишние билетики.
Правда, времена весьма изменились. Это отдав за билет рубля два или три, можно было позволить себе не пойти в театр. А теперь, когда стоимость билета измерялась не одним десятком долларов, желающих сорить деньгами поубавилось.
Самые крутые театралы выкупали наперед или ложу за пятьдесят-восемьдесят тысяч долларов в год, или же места в партере – сразу на все спектакли. Оставалось надеяться на случайную публику. Как и прежде.
Сиверов прошелся несколько раз возле крыльца, отметил около десятка парадно одетых мужчин, оглядывавших подходы к метро и подъезжавшие такси. Один из них радостно заулыбался и вскинул руку. Глеб обернулся. К мужчине, достававшему из бумажника билеты, спешила женщина. Они обнялись, поцеловались и исчезли за тяжелой дверью театра.
"Здесь тусоваться бессмысленно, – подумал Сиверов, – ни один мужчина не позволит себе уступить билет раньше, чем начнется спектакль. Гордость не позволит, предложи я ему даже двойную или тройную цену.
Ведь что он сможет сказать в свое оправдание женщине или девушке, приехавшей к нему на свидание? Нет, начинать надо с другого конца, и купить билет можно только у того, кто не отдавал за него денег, – у женщины".
Сиверов отошел в глубь скверика. Его не интересовали те женщины, которые приехали на такси. Во-первых, соблазнить их деньгами было бы сложно, во-вторых, мужчины, поджидавшие их, заметили бы его появление возле своих подруг.
Глеб нервно курил, высматривая подходящий объект. Появился один из виденных им сегодня джипов «чероки». Из него вышли только двое – Семен Георгиевич и его секретарша. Телохранителей, по-видимому, с ними не было, или же они остались в машине.
Сиверов не сумел этого разглядеть из-за отливавших в свете фонарей зеркальных стекол автомобилей.
«Как чувствует, – подумал Глеб. – Да, еще никого из бандитов или бизнесменов не убивали в театрах и в церквях. Что ж, не в моих правилах нарушать традиции, особенно если все нужно подать для публики как бандитскую разборку. Святые места останутся святыми».
И тут Сиверов оживился.
«По-моему, это та девочка, которая мне нужна», – он заспешил навстречу девушке, с виду казавшейся студенткой, под ее расстегнутым плащом виднелось нарядное, но недостаточно дорогое, вечернее платье.
Глеб торопился, стараясь поравняться с ней, пока она не выйдет на освещенный участок. Но и тут Сиверову повезло. Девушка присела на край скамейки и, оглядевшись, не видит ли кто, сняла дорогие, но порядком поношенные туфли, опустила их в полиэтиленовый пакетик и засунула в сумку, вынув взамен их сверкающие новизной изящные туфельки, в которых страшно было бы пройти по городу и пятьсот метров. Она принялась их надевать – бережно и любовно.
Сиверов, воспользовавшись моментом, опустился рядом с ней на скамейку, возникнув прямо из ниоткуда, а на самом деле – из-за спины девушки. Та вздрогнула и настороженно посмотрела на него. Сиверов обезоруживающе улыбнулся и, ни слова не говоря, просвистел несколько тактов из увертюры к «Лоэнгрину».
Испуг в глазах девушки исчез, и она немного смущенно улыбнулась.
