Глеб отошел от перехода метров на двадцать и нажал кнопку дистанционного пульта – под землей вспыхнул свет. Руднев и его люди тут же устремились вниз.
В холле гостиницы уже собралась толпа, через которую что-либо увидеть было невозможно. Сиверов отыскал взглядом одну из дежурных, подошел к ней:
– Что случилось?
– Такой ужас! – проговорила женщина, – итальянца убили и его охрану, всех наповал, снова эти бандитские разборки… – Как хорошо, что я сегодня уезжаю из вашей гостиницы, – вздохнул Глеб.
Он бы поговорил и подольше, но чувствовал, как уже начинает кружиться голова от потери крови и немеет перетянутая кашне рука.
В своем номере Сиверов первым делом вытащил из люка микрофон и провода, скомкал их и спустил в унитаз. Пальто упало на край ванны, тонкое шелковое окровавленное кашне тоже полетело в унитаз. Сиверов надорвал рукав, щелкнул газовой зажигалкой. Язычок пламени лизнул рану. Пузырилась, запекалась кровь.
Глеб плотно сжал зубы, превозмогая боль. Наконец-то кровотечение унялось.
Глава 13
Полковник Руднев гнал «фольксваген» от Москвы к дачному поселку нещадно, как будто ненавидел свой автомобиль и ненавидел люто. Вообще он был вне себя от ярости. Через каждые полминуты он грязно матерился, стучал кулаком раненой руки по баранке.
Руднев обгонял все машины, которые попадались ему на пути, обгонял жестоко – так, как это может делать только сошедший с ума или вдрызг пьяный, не контролирующий свое поведение человек. В конце концов – видно, на то была воля провидения – он благополучно съехал с кольцевой и погнал по неширокой, на две полосы, асфальтированной дороге к дачному поселку.
Естественно, там его специально не ждали, но железные ворота, тем не менее, разъехались, и серый «фольксваген» с зажженными фарами, визжа тормозами, подлетел к дому и застыл у самого крыльца.
Лишь здесь, у крыльца своего шефа, человека, который знал о нем столько, что этого хватило бы не только на пожизненное заключение, но и на смертную казнь, полковник Руднев почувствовал страх. У него даже затряслись поджилки, а ладони сделались мокрыми от липкого, холодного пота. Сейчас он уже не осмеливался громко материться. Матерные слова застывали на его побелевших губах вместе с вязкой, как глина, слюной.
Дверь открылась. Руднев очутился в гостиной, по которой, низко нагнув голову, словно бык, и заложив руки за спину, ходил хозяин.
– Ну, что скажешь, Аркаша? – не оборачиваясь к гостю и не здороваясь прорычал он.
– Добрый вечер, – попытался смягчить предстоящий разговор полковник.
– Что скажешь? – ледяным тоном повторил хозяин.
И по тому, как была сказана эта невинная фраза, Руднев понял, что шеф уже обо всем знает.
«Какая сука успела меня заложить?!» – поразился полковник.
– Вот, приехал… – Вижу.
– Вы даже в мою сторону не смотрите.
Но в это время хозяин дачи остановился и резко развернулся, застыв перед полковником Рудневым. Руки шефа были все так же сцеплены за единой, а ноги стояли на ширине плеч.
– Так что скажешь, Аркаша? Чем порадуешь? – неприятно скривив губы, обратился к своему помощнику ныне опальный генерал, плетущий заговор против президента.
– У меня нет объяснения тому, что произошло. Этого нельзя было предвидеть.
– Да на кой хрен мне твое объяснение? Я тебя не за объяснениями посылал, а за тем, чтобы ты, подонок, дело делал! А ты только и умеешь, что бабки загребать и новых требовать!
– Но все было продумано, все было просчитано до последнего сантиметра, до последнего шага. Вы же понимаете… – Да на хрен мне это понимать!
– Мы, кстати, вместе план прорабатывали, вы его одобрили… – Я его одобрил для того, чтобы ты его выполнил, а не провалил с треском.
– Я не знаю, откуда взялся этот тип! Не знаю! Словно бы вырос из-под земли. Четырех охранников уложил и самого итальянца пришил.
– Правильно сделал! – прорычал хозяин дачи. – Правильно! Не чета вам, говнюкам!
– Да, профессионал работал, по почерку видно. Все было сделано без сучка без задоринки.
– Не тебе чета и не твоим недоумкам.
– Я его зацепил – в плечо.
– Мне кажется, он тебя попросту пожалел, как ту бабу – иностранку. Увидел – говнюк, и трогать не стал, чтобы ты не развонялся. Небось думал, ты и от ментов уйти не сможешь, они тебя повяжут, ты и расколешься.
– Еще немного, и мы б его… чуть-чуть не хватило, самой малости… – «Чуть-чуть» не считается, – зло фыркнул опальный генерал.
– Не досмотрел… – Кто его нанял? Кто? Я тебя спрашиваю! – хозяин дачи наконец-то расцепил руки, и два огромных волосатых кулака закачались перед узким лицом полковника Руднева.
Пальцы рук генерала разжались, и он, схватив полковника за лацканы длинного плаща, принялся трясти Руднева так, как крестьянин трясет корзину с картошкой, желая, чтобы та избавилась от лишней земли и песка.
– Я тебя спрашиваю, кто это был? Кто?!
– Не знаю… – Кто это был? Кто?! – рычал, брызгая слюной, хозяин роскошной дачи. – За что я тебе деньги плачу, сука? За что? Или, может, ты меня тоже продал, а?!
Говори, Аркаша, говори, пока не стало больно. А то потом сквозь твой крик могу и не расслышать. Я тебя тогда собственными руками задушу, весь твой смердючий дух выпущу вон! Как по бабам, так ты первый! Спортсменки, манекенщицы… от проституток нос воротишь. А как дело делать, так руки коротки! – он продолжал трясти полковника, и тот постепенно превращался в какое-то жалкое подобие мужчины, лишь внешняя оболочка еще держалась, а душа – душа стремилась вон из тела, взиравшего на своего мучителя по-бабьи плаксивыми, испуганными глазами.
Наконец генерал легко отшвырнул Руднева в сторону. Тот хотел сесть в мягкое кресло, но хозяин дачи грозно рявкнул:
– Стоять, сука! Стоять! Кто тебе позволил садиться?
Ты все дело запорол. Мы его готовили, готовили, я, можно сказать, ночи не спал, а ты вот так… Все было устроено в наилучшем виде, а ты запорол!
– Я исправлюсь! – попытался вклиниться в этот монолог полковник Руднев. – Я все сделаю, товарищ генерал!
– Какой, на хрен, я тебе генерал!/Молчать! И не стой как истукан, сядь и сиди, слушай. Я буду говорить.
Когда что-нибудь спрошу, тогда и ответишь. А пока молчи в тряпочку, козел вонючий!
– Понял.
Полковник Руднев прекрасно знал, что его шеф быстро взрывается, приходит в бешенство, но затем так же быстро отходит – все равно что туго накаченный футбольный мяч, из которого через клапан выпустили лишний воздух.
"Вернее, даже не так, вдувать в себя, а тем более выпускать из себя жизненные силы этот человек никому не позволял. И считал он себя туго накачанным мячом.
