— Господи, Келли, а ты точно делаешь все, что рекомендуют врачи?
— Ну конечно, — устало ответила она, — лечение необходимо… Я очень хочу справиться с болезнью, Смоуки. Моя жизнь — это моя работа, друзья, мои дочка с внуком и частые, доставляющие огромное удовольствие сексуальные встречи. И я совершенно счастлива. Если я потеряю работу, — Келли резко тряхнула головой, — я окажусь в весьма затруднительном положении. И давай прекратим этот разговор, я больше не вынесу.
— Ладно, — вздохнула я, глядя на нее. «Прекратим, раз тебе тяжело, однако надо этим срочно заняться».
И вот еще какая мысль не давала мне покоя: я должна составить рапорт и отстранить Келли от работы. Она знает: я так не поступлю. Келли так же беспощадна к себе, как и к истинности свидетельских показаний. И если она почувствует, что стала обузой, мне не придется выводить ее из игры. Она сама выйдет. Разумеется, если я отправлюсь в Квонтико, с профессиональной точки зрения это будет уже не моя проблема.
Барри свернул налево, на очередную тихую улочку. Мы подъехали к знаку «Стоп», тут же повернули направо и припарковались на автостоянке.
— Теперь я понимаю, что Барри имел в виду, — заметила Келли, глядя на здание сквозь лобовое стекло.
Это был старый многоквартирный комплекс, какие возводили в семидесятых, двухэтажный, с внутренним двориком, отделанный коричневым деревом, с грязной облупившейся штукатуркой на бетонном фундаменте. Дорожное покрытие на автостоянке потрескалось, разметка стерлась. Напротив дома торчали два переполненных мусорных контейнера.
Мы вылезли из машины.
— Мило, правда? — съязвил Барри.
— Я ожидала худшего, — ответила я, — но мне бы не хотелось здесь жить.
— Ты права. Впрочем, внутренний дворик был когда-то в порядке. Какая там квартира?
— Двадцатая.
— Второй этаж. Пошли!
* * *
Барри прав — дворик действительно выглядел прилично. Не скажу, что прекрасно, но по крайней мере лучше, чем само здание, — коробка коробкой. В центре даже скверик имелся. Во двор выходили двери всех квартир. И хотя сюда доносился городской шум, деревья и газончик создавали эффект обособленности. Предполагалось, что дворик станет этаким оазисом, но он получился очень маленький и слишком закрытый от посторонних глаз. Он скорее походил на клетку или на западню. А машины, припаркованные у входа, словно заняли круговую оборону.
— Двадцатая квартира наверху слева, — сказал Барри.
— Иди первым, — ответила я.
Мы вытащили оружие и стали подниматься по лестнице. Я обратила внимание, что почти во всех окнах горел свет, но каждое было зашторено, чем усугубляло атмосферу обособленности.
Дверь в двадцатую квартиру была второй справа. Прижимаясь к стене, Барри быстро направился к ней. Мы двинулись следом.
Приблизившись, Барри громко и требовательно постучал.
— Полиция Лос-Анджелеса. Откройте, пожалуйста.
Никто не ответил. Весь дом словно замер. Люди смотрели телевизор или слушали радио, но вдруг все затихло. Я буквально почувствовала, как обитатели дома прильнули к своим дверям и затаились.
Барри постучал еще громче.
— Откройте! Я из полицейского управления Лос-Анджелеса. Если не откроете, придется применить силу.
Мы подождали, и вновь никто не откликнулся.
— Судя по телефонному звонку, этого и следовало ожидать, — пожал плечами Барри. — Посмотрим, может, дверь открыта. Если нет, придется искать управляющего.
— Давай, — сказала я.
Барри взялся за ручку двери, и она провернулась в его руках.
— Готовы? — спросил он.
Мы кивнули.
Барри распахнул дверь и, скользнув вправо, сжал свой пистолет обеими руками. Я двинулась влево и сделала то же самое. Мы заглянули в гостиную, находившуюся рядом с кухней. На полу лежал старый грязный ковер неприятного бурого цвета. На небольшом пространстве у стены стоял черный кожаный диван, а перед ним — дешевый домашний кинотеатр с тридцатидюймовым телевизором. Телевизор был включен, но работал без звука. На экране крутился рекламный ролик.
— Эй? — позвал Барри.
Никто не ответил.
На дешевом, видавшем виды журнальном столике рядом с диваном я обнаружила разбросанные эротические журналы и баночку вазелина, а справа от них — переполненную окурками пепельницу.
— Ну и запашок тут, — пробормотал Барри и двинулся в глубь квартиры, все так же держа пистолет наготове. Я последовала за ним. Последней шла Келли. На кухне мы обнаружили только раковину с горой грязной посуды и старый холодильник, гудевший на все лады.
— Спальни там, дальше, — произнес Барри.
Мы быстро пересекли малюсенький коридорчик и прошли мимо уборной, облицованной белым кафелем. Там я увидела белую ванну, маленькую, грязную и пахнувшую мочой. На стене висело заляпанное зеркало.
Спальни находились рядом. Дверь в одну из них была открыта. Я увидела импровизированный кабинет. На старом письменном столе с железным основанием стоял компьютер с девятнадцатидюймовым плоским монитором, над ним нависла самодельная конструкция из полок, пустых, если не считать пары-тройки покетбуков и порнофильмов. Венчал конструкцию кальян для курения марихуаны. Колбу на четверть заполняла темная жидкость.
«Унылое и очень странное место», — промелькнуло у меня в голове. Единственное, что представляло здесь хоть какую-то ценность, — это диван, телевизор и компьютер. Все остальное было дешевым, ветхим хламом, как будто с помойки, недвусмысленно намекавшим на постепенную деградацию и убожество.
— Чем так воняет? — пробормотал Барри, кивнув на закрытую дверь второй спальни.
Я подошла поближе и вновь ощутила во рту резкий, насыщенный привкус меди.
— Я открываю, — сказал Барри.
— Давай, — ответила я, сжимая пистолет.
Сердце выскакивало из груди. Барри и Келли, судя по всему, чувствовали себя не лучше. Наверное, и у меня вид был соответствующий. Барри схватился за ручку, немного помедлил и распахнул дверь. Вкупе с запахами пота, фекалий и мочи на нас обрушился сильнейший запах крови. А на противоположной стене я увидела обещанную надпись:
Здесь свершилось правосудие
Слова показались мне наглыми, высокомерными и очень радостными. Под ними, на кровати, лежало то, что когда-то было мужчиной. А рядом с ним — девушка с неестественно белой кожей.
Мы опустили оружие. Опасности не было, угроза давно ушла.
Спальня оказалась такой же, как и вся квартира, — тесной и унылой. В углу валялась грязная одежда. От двуспальной кровати остался только пружинный матрас на металлическом каркасе. Ни передней, ни задней спинки не было и в помине, комода тоже.
Убитый был латиноамериканец невысокого роста (менее шести футов), абсолютно голый. Маньяк безжалостно выпотрошил его. Невероятная худоба жертвы говорила о пристрастии к никотину, темные, с проседью, волосы — о возрасте. Лет пятьдесят-пятьдесят пять, прикинула я.
