Дождь уже прекратился, а небо было еще серое, с грозовыми тучами. Мы с Келли добирались почти час. Лос-Анджелес ненавидит дождь, и это заметно; по дороге попались две аварии. Конечно, мы должны были сначала позвонить, но у нас был только адрес голосовой почты.
— Келли, готова? — спросила я уже перед дверью.
— Нет, но все равно стучи.
Я постучала. И через минуту услышала звук шагов по деревянному полу.
— Кто там? — раздался голос, отчетливый, но неопределенный.
— Кэтти Джонс?
Молчание.
— Нет, это я — Кэтти Джонс, — сухо ответил женский голос.
Келли взглянула на меня удивленно.
— Мисс Джонс, я специальный агент Смоуки Барретт из ФБР, со мной еще один агент, Келли Торн. Мы бы хотели с вами поговорить.
Наступила гнетущая тишина.
— О чем?
Я могла бы ответить: «О нападении на вас», — но передумала.
— О Саре Лэнгстром.
— Что случилось? — спросила Кэтти встревоженно, и в ее голосе мне послышались примирительные нотки.
— Можно, мы войдем, мисс Джонс?
И вновь молчание.
— Думаю, вы должны войти. Я больше не могу оставаться в стороне, — вздохнув, ответила Кэтти.
Я услышала, как в замке повернулся ключ, и дверь открылась.
Кэтти носила темные очки. Я увидела небольшие шрамы рядом с линией волос и у виска. Невысокая, крепкая — видно, занималась спортом, Кэтти была в свободных брюках и майке.
— Входите, — сказала она.
Мы вошли. В доме было темно.
— Пожалуйста, не стесняйтесь, можете включить свет. Мне-то он не нужен. Только выключите потом, когда будете уходить.
Уверенной походкой Кэтти привела нас в гостиную. Интерьер выглядел гораздо современнее, чем фасад: бежевый ковер, кремовые стены, новая, со вкусом подобранная мебель.
— У вас очень милый дом, — сказала я.
Она села в большое удобное кресло и жестом указала нам на диван.
— Я нанимала дизайнера полгода назад.
Мы сели.
— Мисс Джонс…
— Кэтти.
— Кэтти, — поправилась я, — мы здесь из-за Сары Лэнгстром.
— Вы уже говорили. Переходите к главному или катитесь отсюда.
— Слепота — не повод проявлять дурной характер.
Я пришла в ужас от слов Келли и бросила на нее испепеляющий взгляд. Но уж мне-то следовало бы знать, что Келли — непревзойденный мастер по части разбивания льда. Она сразу же оценила Кэтти Джонс и намного раньше, чем я, поняла: Кэтти хочет только, чтобы с ней обращались как с нормальным человеком. Она понимает, что осталась в дураках, и хочет знать, будем ли мы с ней сюсюкать или призовем к ответу.
Кэтти улыбнулась в сторону Келли.
— Извините, я так устала. Со мной обращаются как с калекой, хотя я и есть калека. Отчасти. Я обнаружила: пошлешь человека ко всем чертям — и сразу намного проще беседовать с ним на равных.
Улыбка исчезла с ее лица.
— Пожалуйста, расскажите мне о Саре.
Я рассказала о произошедшем в доме Кингсли, о дневнике Сары, о Незнакомце. Также я изложила наши соображения.
Кэтти сидела, подавшись вперед, и очень внимательно слушала. Когда я закончила, Кэтти вновь откинулась на спинку кресла. Она повернула голову к окну. Бессознательно, как тогда, когда еще могла видеть.
— Значит, он наконец объявился, — пробормотала она.
— Выходит, так, — ответила Келли.
— Ведь это впервые, — сказала Кэтти, покачав головой. — Раньше он никогда не выходил из тени. Ни с Лэнгстромами, ни позже, с другими, даже со мной.
Я нахмурилась.
— Не понимаю, как это вяжется с тем, что он с вами сотворил. Разве, придя к вам, он себя не обнаружил?
Кэтти горько улыбнулась:
— Он позаботился о том, чтобы я держала язык за зубами. Ведь это все равно что остаться в тени.
— Как ему это удалось?
— Так же, как всегда. Он использует вашу слабость. В случае со мной — это Сара. Незнакомец сказал, цитирую: «Получишь свое — и сиди тише воды, ниже травы, или я сделаю то же самое с Сарой». — Кэтти сморщилась, на ее лице отразились гнев, страх и воспоминания о боли. — А потом он сделал то, что сделал. Он знал, я не допущу, чтобы он так поступил и с Сарой. Вот я и помалкивала. Ведь…
Кэтти замолчала.
— Что? — настойчиво спросила я.
— Ведь именно поэтому вы приехали ко мне? Вы хотите узнать, почему он оставил меня в живых, почему не убил? Да, я молчала. Потому что жила, потому что боялась. Не за нее. За себя. Незнакомец сказал, что вернется, если я ослушаюсь. — При этих словах ее губы задрожали.
— Я понимаю, Кэтти! Понимаю, как никто другой!
Кэтти кивнула. Ее губы скривились, она обхватила руками голову. Ее плечи еле заметно вздрагивали. Это был бесшумный плач, недолгий, как летняя гроза, которая тоже прекращается, не успев начаться.
— Простите, — вымолвила Кэтти, подняв голову. — Сама не знаю, почему я так разволновалась. Я больше не плачу. У меня не осталось слез.
— Слезами горю не поможешь, — произнесла я, но эта фраза даже из моих уст прозвучала неубедительно.
Кэтти устремила на меня свои незрячие глаза. Я не могла их разглядеть сквозь темные стекла очков, но я чувствовала отраженную в них боль.
— Я знаю вас, — сказала Кэтти. — В смысле о вас. Вы потеряли семью, подверглись насилию. И вам изрезали лицо.
— Да, так и было.
Взгляд незрячих глаз пронизывал меня насквозь.
— В этом-то и причина.
— Простите?
— Что он оставил меня в живых. Но об этом позже. Расскажите, что еще вам известно.
Я хотела было надавить на Кэтти, но отбросила эту мысль. Нам необходимы детали. В таких случаях нетерпение — плохой помощник. Мы рассказали Кэтти все, что узнали об убийстве Лэнгстромов из дневника Сары.
— Все сходится, — подтвердила Кэтти. — Удивительно, как Сара запомнила столько подробностей. Наверное, она постоянно думала об этом.
— Теперь все ясно, — сказала я. — Вы приезжали на место преступления? Вы были в доме, видели трупы и Сару?
— Да.
— Сара пишет, никто не поверил, что ее родителей вынудили сделать то, что они сделали. Это правда?
— Чистая правда. Впрочем, посмотрите материалы дела — и обнаружите, что оно фигурирует как самоубийство, совершенное после убийства. Закрыто за смертью убийцы.
— Постойте — вы сказали, что криминалисты так ничего и не нашли.
