Словно собака, почуявшая, где зарыта кость, журналистка начала с вопросов, на которые Селеста всегда избегала давать ответы.
– Какие воспоминания остались у вас о детстве? Какие отношения были у вас с родителями? Они ведь давно умерли, не так ли?
Это были весьма сложные и болезненные вопросы, отвечать на них за несколько минут до начала официальной церемонии чествования Селесте совсем не хотелось. Что происходит с этой журналисткой? Неужели у нее полностью отсутствуют чувство такта и здравый смысл? Казалось бы, эта женщина, напоминавшая взлохмаченную, безалаберную студентку, должна была задавать вопросы самого общего характера, даже наивные. Тем не менее за ее кажущейся безобидностью таились жесткость и проницательность умудренного опытом охотника за черепами. Такими же качествами обладал один из прежних любовников Селесты – журналист. Ему требовалась не она сама, а информация, которую можно было у нее выудить.
Эта жаждет моей крови. Желает высосать меня всю до капли.
– Мисс Уорд? Селеста? Что с вами?
Селеста, слегка покачиваясь, поднялась. Какого черта она надела сегодня эти неудобные туфли на высоком каблуке? И к чему ей этот костюм из дорогой ткани, с такой длинной и узкой юбкой, что в ней ни сидеть нормально, ни стоять, ни удрать от кого-то нет никакой возможности?
Извинившись, Селеста сказала, что до начала церемонии ей необходимо побывать в дамской комнате. Молодая женщина вскочила с дивана, предлагая Селесте свою руку, как будто та была не в силах сама о себе позаботиться. Юбилярша отмахнулась от журналистки, как от назойливой мухи.
– Благодарю вас. Я могу еще передвигаться самостоятельно, – резко бросила она.
Журналистка, в очередной раз обнажив в вежливой улыбке десны, молча наблюдала, как уходила Селеста.
* * *
День рождения. Неужели она допустила ошибку и ничего этого устраивать не стоило? Но почему? Из-за каких-то глупых предчувствий? Селеста никогда не была суеверной, склонной к предрассудкам женщиной. Кроме того она отлично умела управлять своими эмоциями. Втайне она иногда думала, что быть женщиной означает проявлять слабость и зависимость от других, то есть мужчин – от их грубых инстинктов, главнейшим из которых было стремление к продолжению рода, достигавшееся или с помощью насилия, или путем совращения, или того и другого вместе. Но хотя Селеста, вне всякого сомнения, была женщиной, женщиной обыкновенной – средней назвать ее было трудно, и при мысли об этом она испытывала немалую гордость.
В этом мое спасение и бегство от обыденности!
Селеста не думала о себе как о чрезмерно утонченной или брезгливой женщине, но с годами сделалась именно такой. Оказавшись в дамской комнате, она обследовала все кабинки, унитазы и промежутки за дверью, чтобы – не дай Бог – не измазаться. Потом она тщательно изучила в зеркале свое отражение – не внешность, которую считала чем-то второстепенным, но отражение на своем лице – отпечаток своего внутреннего я. Как ни странно, только теперь, достигнув преклонных лет, Селеста ощутила в себе самое обыкновенное женское тщеславие, проявления которого раньше не замечала. Единомышленники и почитатели Селесты, глядя на нее, видели перед собой ухоженную элегантную женщину неопределенного возраста, с аккуратной прической. У нее были светлые, с проседью волосы, высокий лоб и умные, проницательные глаза, излучавшие бесконечную уверенность. Припухлость у губ и намечавшийся второй подбородок свидетельствовали о подкрадывавшейся старости, но все-таки Селеста по-прежнему оставалась привлекательной женщиной – этого не стали бы отрицать даже ее враги. Более того, она считала своим долгом появляться в обществе хорошо одетой, причесанной, с наложенным со вкусом макияжем. Если я сама сделала свою жизнь, почему бы не создать и собственный неповторимый имидж?
Она наклонилась к зеркалу, разглядывая свои глаза с голубоватыми тенями под ними. Потом переключила внимание на тонкую сухую кожу – ей так часто приходилось улыбаться, что на щеках образовались многочисленные глубокие морщинки, какие бывают на поношенных лайковых перчатках.
Какая же ты правильная, «самоотверженная» женщина! И больше никому ничего о тебе знать не полагается!
Селеста услышала негромкий щелчок – нечто вроде тихого лязганья маленьких острых зубок или челюстей. Она заметила, как в зеркале что-то мелькнуло, но, оглянувшись, никого у себя за спиной не обнаружила. Тогда Селеста подошла к ближайшей кабинке, заглянула в нее и взвизгнула – в унитазе лежал кусок окровавленного мяса, конвульсивно вздрагивавший, шевелящийся. Что это? Ужас какой!
Задыхаясь от отвращения, Селеста, не дав себе труда рассмотреть, что именно лежало в унитазе, нажала на ручку спуска воды, а потом еще и еще, желая окончательно избавиться от того, что там находилось.
Когда организаторы и устроители программы чествования, разыскивая Селесту, зашли в туалет, то увидели, что она с пепельно-бледным лицом и сверкающими глазами стоит в кабинке около унитаза и раз за разом спускает воду.
* * *
На стене зала висел плакат: НАВСТРЕЧУ 2000 ГОДУ. Появление Селесты Уорд было встречено овацией. Люди аплодировали стоя, и прежде чем Селеста позволила себе сесть в кресло, прошло несколько минут. Место слева от нее заняла вице-президент учрежденного Селестой фонда – женщина с решительным лицом и массивной, будто отлитой из стали нижней челюстью. Много лет назад у Селесты была небольшая война с этой женщиной, причины которой, впрочем, давно забылись. Справа от Селесты расположилась дама помоложе. Ее недавно избрали в конгресс, и она внесла немалый вклад в Дело, которое возглавляла Селеста.
Сцена была залита ослепительными огнями прожекторов и софитов и богато декорирована самыми разнообразными цветами, что придавало ей некоторое сходство с помещением для прощания с усопшим в морге. Селеста с напряженным интересом слушала ораторов, говоривших похвальные слова в ее адрес. Сорвав свою долю аплодисментов, один оратор кланялся Селесте, занимал свое место, а на трибуну сразу поднимался другой. Короче, поначалу все шло как по маслу, как и бывает на подобных мероприятиях. Время от времени Селеста слышала свое имя, после чего зал разражался аплодисментами. Как отлично, как комфортно она себя здесь чувствовала – среди друзей и единомышленников. Непонятно только, что это за штука оказалась в туалете в унитазе? Ей она не принадлежала – это уж точно. Было ли это существом живым? Мысли Селесты текли легко, перескакивая с одного на другое. Она думала о своей первой любви, которую пережила, казалось, тысячу лет назад. Она даже имя того человека забыла. И все, что было с ним связано. Но нет, лицо мальчика она все-таки помнила; он выглядел именно мальчиком – не мужчиной, хотя и был по-мужски настойчив и в своем стремлении добиться заветной цели страдал и мучился, как взрослый.
Сексуальное желание в его глазах было чрезвычайно сильным, горело, как жидкий огонь, постоянно меняя цвет.
Я ненавижу тебя! Я люблю тебя, не могу тебя не любить – если ты меня бросишь, я, наверное, умру.
