— Эй ты там!.. Почему бы тебе не заткнуться?
Тут Ник принимается за него, подтрунивает над ним, издевается:
— Поехали же, какого черта ты ждешь, поехали… До чего мне осатанела твоя прыщавая мерзкая рожа, осатанела эта чертова река, сыт я всеми вами по горло, поехали.
А Тони замкнулся в себе, сумрачный и апатичный. Он ест пальцами, вытирает жирный рот о плечо. У него самая темная щетина — лицо кажется грязным. Привереда Тони, с его европейской привычкой к сервировке, с ежевечерним осмотром полотняной салфетки, лежащей у его прибора в столовой. (Иногда салфетки слегка застираны. Или неправильно сложены. Однажды какой-то мальчик встряхнул свою салфетку, и из нее на стол вылетели разрозненные останки черного жука величиной с монету — ко всеобщему веселью.) В первые два вечера путешествия Тони рассказывал о своих любовных похождениях в Италии, Греции, Испании, Германии и Швеции, которым остальные не могли до конца поверить; а также об одной преждевременно созревшей тринадцатилетней девчонке «с грязными мыслишками», которая одним безветренным августовским днем, когда их яхта стояла на приколе у острова Крит, а взрослые играли в бридж и пили, не только готова была пойти на определенные вещи, но сама предложила Тони свои услуги. Тони, с его глазами, прикрытыми тяжелыми веками, с его оливково-смуглой кожей и головой гладкой и изящной, как у моржа… Мори терпеть его не мог и предпочитал не верить его россказням; Ким удивленно и одобрительно похохатывал; Ник что-то бурчал и отводил взгляд в сторону. Но по мере того как шли дни, Тони говорил все меньше и меньше, погружаясь в молчание, несколько иное, чем его обычное высокомерное молчание. (Хотя потом… конечно же… как и остальные… Тони будет утверждать — и не только мистеру Хэллеку, который все это оплатил, — что путешествие на каноэ было одним из самых значительных событий в его жизни.)
— Поехали! — кричит Ник. — Чего вы ждете?!
Тони вытирает о плечо мокрое лицо и с безразличным видом дергает головой. Ким всасывает воздух у рукоятки своего весла и взмахивает им в направлении Ника.
— Какого черта!.. Давайте двигать! Да мы через две минуты будем уже за порогами!
А у Мори все сжимается внутри в предчувствии опасности. Он уже был здесь раньше… видел раньше это сочетание деревьев, облаков и фарфорово-голубого неба… но быстрое течение реки завораживает его.
— Ладно. Да. Хорошо. Какого черта.
— Верно! Какого черта.
И они двинулись. Мори на носу. Ник на корме. Возможно, Мори просто хочется бежать от Ника — избавиться от его подковырок, его подкусываний, его швеппенхайзеровского голоса. (И это не просто голос. Красивый семнадцатилетний Ник Мартене каким-то чудом умеет превратить и свое лицо в опухшую серую физиономию Ганса Клауса Швеппенхайзера… если аудитория способна оценить его искусство, он может и свой стройный торс превратить в разбухший торс Швеппенхайзера. До чего же вдохновенным мимом может быть Мартене! В самом своем ехидстве гениален.)
— Ладно, — шепчет Мори, — я готов, какого черта, будь по-твоему.
На Биттерфелдском озере позапрошлой зимой, во время рождественских каникул, мальчики отправились кататься на лыжах с горы Кистин (пологий спуск, не слишком сложный; и Мори и Ник катаются вполне прилично, не больше), и Ник надел толстый бежевый свитер Мори, а после от него пахло потом, и Ник смущенно сказал, что отдаст его в чистку, а Мори сказал — пусть не беспокоится, забрал у него свитер и небрежно сунул в ящик, на этом все и кончилось, но через день или два на завтраке в охотничьем домике, где были мистер Хэллек и его друзья (приехавшие на несколько дней из Вашингтона), Мори оказался в этом свитере — том самом бежевом свитере, — и он увидел, что Ник как-то странно смотрит на него: глядит во все глаза. И не говорит ни слова. Конечно, так получилось потому (без конца твердит себе Мори), что он совершенно забыл насчет свитера и просто вытащил его из ящика и свитер в общем-то был не такой уж и грязный.
Ты мне не веришь?
Вот увидишь и поверишь!
Пролетев сотню ярдов по порогам, дюралевое каноэ с Тони и Кимом переворачивается. Ни тот ни другой потом не могут сказать, как это случилось — был ли под водой камень, или торчал ствол дерева, или они неудачно сработали веслом, при том, что каноэ, зачерпнув воды, сидело очень глубоко. Они перевернулись, они очутились в воде, ловя ртом воздух и задыхаясь, инстинктивно цепляясь за борта, страшно перепуганные. В отчаянной борьбе за жизнь совсем случайно они поступают правильно: держатся за каноэ с двух сторон, у того конца, что нацелен вверх по течению. Избитые камнями, исцарапанные и окровавленные, ошарашенные, они от неожиданности не чувствуют боли и просто несутся вместе с каноэ вниз по реке.
А красивый зеленый «Призалекс» швыряет в сторону, ударяет бортом о скалу. Мори с криком вылетает вперед. Ник пытается ухватиться за края каноэ, но пальцы его скользят. Он падает, наглатывается воды, выпрыгивает на поверхность и видит, что каким-то образом оказался впереди каноэ, — он мгновенно ныряет, пропуская его у себя над головой. Несмотря на смятение, он понимает, что его чуть не убило.
Очутись он между каноэ и камнями…
Врежься в него каноэ весом в несколько тысяч фунтов…
Он хватается за полузатонувший ствол. Дышит часто, прерывисто: он не тонет.
— Мори!
Здесь мелко — скорее всего не более четырех футов глубины. Но вода бурная, оглушительно ревущая и очень холодная. Течение то и дело подсекает ему ноги. Он не может понять, что случилось, не представляет себе, где находится, от неожиданности даже не чувствует боли, хотя сильно ударился правым плечом. Кажется, кто-то зовет его? Зовет на помощь?
— Мори?..
Ник прилепился к стволу. Пытается встать на ноги. Он же не тонет, он не утонет, он может дышать, он может держаться против течения.
— Мори! Где ты?..
Тут он видит кого-то впереди — его несет, снова и снова переворачивая в кипящей белой воде, легкого и безвольного, как груда тряпья… Это Мори? Это человек?
Ник кричит, не веря своим глазам. Почти со злостью:
— Мори!..
Он устремляется вниз по течению за этим комком, скользя и цепляясь — ободранные пальцы в крови. Крик его звучит хрипло, изумленно.
Мори исчез. И снова вынырнул — дальше, ниже по течению. Тряпичный лоскут или парусина. Ничего общего с человеком. Беспомощный, тонущий, словно бы невесомый, вдруг превратившийся в мешок из тоненькой кожи, внутри которого его плоть, кровь и кости.
— Мори…
Ник карабкается за ним по камням, всматривается, моргает, не веря глазам своим. Ноги его онемели от холода. Сейчас он упадет… стремительный поток смоет его.
Он просто не может поверить, что все это происходит на самом деле.
Вот Мори выбрасывает на выступ скалы. И Ник пробирается к нему. Медленно, мучительно. Он страшно одинок. Помощи ждать неоткуда.
