— Вы только посмотрите, что делает Бенавенте! — говорят ее подружки, и даже мсье Ролан поражен — похоже, действительно поражен. Ну не смешные! Это что-то!.. Головы величиной с кулак: детские, женские, пожилых мужчин. Класс собирается вокруг Изабеллы. А она, хоть и краснеет, чрезвычайно довольна.
— О… это просто так, чтобы что-то сделать, — говорит она. — Мне нравится ощущать в руках глину.
Она с нетерпением ждет занятий по понедельникам и средам и подолгу задерживается в студии. Иногда она заглядывает туда на часок и в другие дни — просто «побаловаться». Мсье Ролан сначала поощряет ее, а потом предлагает перейти на что-то другое. В конце концов, ну почему головы? И зачем такое множество?
Мсье Ролан — полноватый мужчина лет под сорок, с аккуратными усиками, над которыми украдкой потешаются девочки, и близкой девочкам по духу полубогемной манерой одеваться: широкие свободные кофты, перепачканные краской джинсы, винного цвета берет. Хотя в его манере держаться светская оживленность сменяется ледяным молчанием, случается, он и подшучивает над ученицами, и поддразнивает их, и смешит, а то и храбро намекает на «хэйзскую мистику» и на «тепличную атмосферу» Вашингтона вообще.
— Бенавенте неплохо работает, верно? — спрашивают его подружки Изабеллы, надеясь услышать его одобрение, настоящее одобрение, а он говорит, неопределенно шевеля пальцами:
— Милая девочка безусловно наш местный гений!..
Три дня подряд Изабелла остается после уроков и лихорадочно работает. Теперь пальцы ее движутся еще быстрее — просто удивительно быстро, даже страшновато… глаза стекленеют и ничего не видят… она работает словно в трансе. Странная, бессмысленная, тупая улыбочка, взмокшая, зудящая от пота кожа.
— Увидимся после, — вскользь бросает она подружкам, едва расслышав, куда они идут или где она должна с ними встретиться. — Только не вваливайтесь в студию, о'кей?
Три дня подряд. Четыре. Пять. Головы постепенно становятся крупнее.
— Изабелла, — говорит Моника, — это же у тебя несерьезно… верно?
Теперь Изабелла приходит в студию каждый день, и по субботам тоже, поскольку мсье Ролана удалось уговорить дать ей ключ.
— Это ведь уже не ради удовольствия, верно? — спрашивает Моника. — Или все-таки? Стоишь тут по стольку часов, уже одно то, что просто стоишь!
Головы поразительные и довольно искусно выполненные, но очень странные. Очень странные. И по мере того как идут дни, они становятся все более странными.
Старики, стареющие женщины и маленькие дети. Но ни разу — девушки возраста Изабеллы. Изабелла безжалостно разбивает ранее сделанные головы — маленькие.
— Ты разбила мою любимую, — говорит Диди Мэй, — ты же собиралась подарить мне ее, Изабелла!
Изабелла рассеянно спрашивает:
— Которую? Я не помню.
Головы увеличиваются в размере и становятся все необычнее. К тому времени, когда Изабелла в начале июня забросит работу над ними, они будут уже в натуральную величину и очень необычные.
«Какие смешные», — говорят все не без чувства неловкости. «До чего страхолюдные», — начинают говорить некоторые. Учительница английского заглядывает в студию, заинтригованная рассказами девочек, и долго смотрит на ряды глиняных голов.
— Ты так видишь мир, Изабелла? — наконец произносит она.
Изабелла вспыхивает от досады.
— Я просто балуюсь, мисс Тэйер, — говорит она. И сжимает и разжимает перепачканные глиной пальцы. — Понимаете, я наблюдаю что придется. Что подвертывается.
Классная наставница заглядывает в студию однажды утром, когда там занимается другой класс, и, как потом сплетничали, минуты три или четыре молча изучает головы на полке Изабеллы де Бенавенте — даже не обменивается ни словом с мсье Роланом, пристроившимся сбоку. Если у миссис Кокс и сложилось какое-то мнение о таланте Изабеллы, она никому об этом не говорит, в том числе и Изабелле.
— Ой, Изабелла, — говорит Моника, — ну какое же это удовольствие? Такие уроды.
Лица запрокинуты, но глаза, как правило, прикрыты.
Выражение лиц — вызывающее и насмешливое, порой испуганное. Даже дети — во власти чудовищных мыслей. Губы растянуты, гак что видны зубы, мускулы лица жестоко сведены. Морщины, складки, дьявольские ухмылки, ямочки, словно маленькие колодцы. Жилы на шее натянуты, вздуты — так и чувствуешь, как они напряжены. Глаза уменьшаются, носы становятся длиннее, тоньше. Несколько мужских лиц вылеплены так детально, что можно было бы счесть их масками, снятыми при жизни… если бы не злобное выражение.
— «Ну и смрад» — можно было бы написать под этой головой, — говорит Дотти Артур, радостно хихикнув.
— «Ну и смрад» — можно было бы написать под всеми ими, — говорит другая девушка.
Изабелла смеется и берет одну из голов — голову напыщенного старика с узкими, вытянутыми, словно для поцелуя, губами, порочными, почти закрытыми раскосыми глазками и втянутыми ноздрями, которые комично выражают крайнее, пожалуй, даже психопатическое отвращение, — и целует ее в губы.
— Это мой любимец, — говорит она, — я хочу сказать: я его больше всех ненавижу!.. Ну разве не урод… — Глаза ее горят, перемазанные глиной пальцы дергаются.
Число голов растет, хотя Изабелла усердно разбивает более ранние, которые уже не кажутся ей такими, как надо.
— Что ты делаешь, Изабелла, — говорят ей озадаченные девушки, — зачем ты их разбиваешь — ведь ты же потратила на них столько времени.
А Изабелла передергивает плечами и говорит, что не знает. Просто забавляется.
И вот однажды, в понедельник, мсье Ролан наконец «разоблачает» ее — и период изготовления голов внезапно заканчивается.
Происходит это так: мсье Ролан сообщает классу, что он нашел все-таки модель, которую копирует Изабелла. Он потратил на это много, много времени… перелистал не одну историю искусств и энциклопедию… и наконец после многочасовых поисков обнаружил некоего Мессершмидта, Франца Ксавера Мессершмидта, жившего с 1736 по 1783 год… немецкий скульптор… Мюнхен… в свое время гремел, а сейчас забыт… или почти забыт… так как эта маленькая ловкачка Изабелла де Бенавенте, конечно же, отлично знает его работы!
И, краснея, недобро улыбаясь, мсье Ролан высоко поднимает книгу — большой альбом фотографий — и показывает бюсты работы Мессершмидта, воспроизведенные Изабеллой.
— Конечно, Мессершмидт много лучше, это настоящий художник, гений, — говорит мсье Ролан, — подлинный художник, но связь достаточно четко прослеживается, верно?.. Посмотрите, пожалуйста.
Изабелла смотрит во все глаза, до того пораженная, что не в состоянии даже возразить.
Мессершмидт? Немецкий скульптор? И такие же головы, как у нее?
— Он прославился, создав шестьдесят девять голов, — спешит пояснить мсье Ролан, словно излагая только что узнанные факты и боясь их забыть, — они выполнены в свинце и камне… Некоторые из них находятся в музеях Вены и Гамбурга, и…
