Девочки толпятся вокруг него. Да, вот они, эти головы, — более тяжелые, более сплющенные и более уродливые, чем у Изабеллы, однако очень похожие на Изабеллины, — можно сказать, мужские варианты Изабеллиных голов. Конечно, куда искуснее вылепленные, чем у Изабеллы.
— Франц Ксавер Мессершмидт считался ведущим скульптором своего времени в той части Европы, где он жил, — торжественно объявляет мсье Ролан.
Изабелла тоже смотрит, не веря глазам своим, сраженная. Тут наверняка какая-то ошибка… мсье Ролан шутит… он всегда галантно флиртовал с ней — или так ей казалось, и, возможно… возможно, это просто добродушная шутка…
Головы у Мессершмидта странные, саркастичные, издевающиеся, лица перекошены отвращением, гримасами безумцев, вытянутые подбородки, носы и уши… Это карикатуры, до того омерзительные в своей напряженности, что на них тяжело смотреть. Уродливые, высокомерные, глумливые, исполненные отвращения, боящиеся вздохнуть, точно сам воздух вокруг них отравлен… Каждый мускул в лице протестует.
— Я не копировала его!.. Я не копировала этих голов! — наконец кричит Изабелла. — Мсье Ролан…Я не копировала этих голов.
Он не обращает на нее внимания. И девочки не обращают на нее внимания — они разглядывают альбом, хихикают, разыгрывают удивление, возмущение, им «стыдно» за нее. Изабелла подходит к столу и, изо всей силы ударив по нему, сует кулак под нос мсье Ролану — она не сознает, что делает, весь мир вокруг рушится в пламени — и, задыхаясь, произносит:
— Грязный старый врун, ах ты, толстая мерзкая старая жаба, не копировала я этих голов, и ты это знаешь!
И выбегает из студии. И никто не бежит за ней.
Она не является в школу до конца недели. А в субботу утром шофер мистера де Бенавенте привозит в школу письмо от мистера де Бенавенте, адресованное миссис Кокс, которая не без тревоги читает его, а затем с явным облегчением ведет молодого пуэрториканца наверх, в студию, и разрешает ему сложить в картонные коробки глиняные головы — этих уродов оказалось больше двух дюжин — и забрать коробки с собой. Изабелла некоторое время держит их дома, в сыром подвале. А много месяцев спустя извлекает оттуда, внимательно рассматривает и спокойно принимает решение: она разбивает их молотком, одну за другой, и никогда больше не вспоминает ни о них, ни о мсье Ролане, ни о скульптуре, ни об «искусстве» вообще.
Только однажды — и то между прочим — она упоминает при Мори о «странном периоде» своей жизни, о своем «сумасшедшем хобби». На восьмом или девятом году их супружества. Когда роман с Ником находится в состоянии некоего равновесия — не заглох, но и не полыхает. Мори тотчас спрашивает, не хочется ли ей снова заняться искусством. Изабелла говорит: нет, конечно, нет. Ей не только не выкроить время (в этом году она будет сопредседательницей на балу в пользу Объединенной ассоциации страдающих параличом; в этом году милая крошка Кирстен будет нести цветы на второй по значению вашингтонской свадьбе в сезоне, которую с несколько вульгарной помпой устраивают в храме Непорочного Зачатия при Католическом университете), но она, право же, не хочет снова так мучиться, а это был странный период в ее жизни, когда она так много, так лихорадочно работала, день за днем, забыв о друзьях и обо всем на свете, и мозг ее был занят одним, только одним, — одержимо, без передышки, у нее даже аппетит пропал, с презрительным смешком сообщает она Мори, — это в ту пору, когда она обожала бананы с мороженым, и жареный картофель, и горячую кукурузу с маслом; она не могла даже проспать ночь напролет — это в ту пору, когда она больше всего на свете любила поваляться в постели.
— И чем в результате я могла похвалиться? — говорит она. Ее капризная верхняя губа слегка приподнимается над крепкими белыми красивыми зубами, ноздри втягиваются с легким отвращением.
Она не говорит Мори об особенностях глиняных голов и вообще о том, что она лепила головы; и она никогда не коснется этой темы — да и искусства вообще, если не считать самых общих и отвлеченных замечаний, — в разговорах с Ником Мартенсом.
ТАЙНА ГЕНЕРАЛА КЕМПА
Многочисленны и разнообразны люди, которым суждено было получать приглашение в красивый каменный особняк Изабеллы Хэллек на Рёккен, 18, за время ее рано оборвавшейся, но блистательной карьеры в качестве хозяйки вашингтонского салона: посольские чины из всех частей света; сотрудники Белого дома и приближенные к президентской чете дамы; чиновники Организации Объединенных Наций, чиновники из Пентагона, чиновники, занимающиеся рекламой и информацией на разных уровнях, юристы, бизнесмены, лоббисты, конгрессмены, сенаторы (даже — правда, всего однажды — грозный сенатор Юинг в те дни, когда Комиссия по делам министерства юстиции еще не обратила внимания своих самых добросовестных молодых расследователей на возможность «столкновения интересов» в деятельности сенатора, являвшегося одновременно слугой общества и владельцем весьма крупной недвижимости в своем родном штате); журналисты, и редакторы, и обозреватели, и «эксперты», и университетские профессора; прославленные спортсмены; люди театра, кино, балерины, музыканты, сотрудники телевидения, фотографы; банкиры, финансисты, провинциальные филантропы, заезжие миллионеры; военные — как находящиеся на действительной службе, так и отставные; парикмахеры, модельеры, манекенщицы, «секретари», «помощники», вдовы; люди влиятельные, люди, не поддающиеся определению, люди из чьего-то окружения, изгнанники, бежавшие от деспотических режимов, мемуаристы, бывшие революционеры, бывшие короли, вымогатели, эксперты по экологии, администраторы, владельцы табачных плантаций в никому не известных странах (Малави) и сталелитейных заводов в никак не подходящих для этого городах (Калькутта); чиновники Международного банка реконструкции и развития, люди, связанные с Риотинто
[44]
, инженеры-атомщики, архитекторы, спортивные писатели, исполнители рока, «практикующие» священники, феминистки, высокопоставленные бюрократы, бывший государственный секретарь, разведчики всех рангов; посредники; премьер-министры, шахи, канцлеры, президенты, короли, телохранители всех мастей.
Многочисленны и разнообразны высказывавшиеся там политические «мнения» — отнюдь не просто «за» или «против» Вьетнама во время той войны… отнюдь не просто мнения «либералов» или «консерваторов», сторонников Белого дома или хулителей Белого дома… представителей «общественного сектора» или представителей «частного сектора»; многочисленны и разнообразны были люди незаурядные. («Вы собираете вокруг себя таких незаурядных людей, Изабелла, я откровенно завидую, — такие слова можно было часто услышать от приятельниц, и знакомых, и хозяек конкурирующих салонов. — Но конечно, ваша семейная жизнь с Мори так устойчива».)
Из всех этих людей никто не бывает чаще в салоне Изабеллы и никто ей не предан так, как генерал Мортон Кемп, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов.
— Чем вы теперь занимаетесь, генерал Кемп? — спрашивают его, и генерал Кемп отвечает:
