Она изумленно взирала на толпы поклонников из окна автомобиля. Сколько же их, Господи! Просто не верится, что Господь в рвении своем понаделал столько людей!..
Но тут вдруг она увидела среди этих лиц кошачьи морды с оскаленными в ухмылке хищными зубами. Курносые кошачьи носы и прямые заостренные уши. Те самые бродячие кошки, что бегали вокруг «Капитанского дома»! Ее охватил ужас. «Это те самые, это они хотели, чтобы мой ребенок умер. Те самые кошки, которых я к-кормила». Она обернулась к сидящему рядом высокому, худому мужчине с мрачным лицом, который явно неловко чувствовал себя в смокинге, и уже собралась рассказать об этом своем открытии, но не смогла подобрать подходящих слов. Ведь он, несмотря ни на что, оставался мастером слова. А она… она всего лишь незваным гостем его воображения. Он презирает меня. И себя презирает — за то, что любит меня. Вот болван!
Она расхохоталась. Шугар Кейн была девушкой-простушкой, играла себе на укулеле и еще немножко пела, и ее простота на экране приводила всех в восторг. Хотя в так называемой «реальной жизни» подобная простота была бы признаком умственной неполноценности. Но насколько проще и приятнее во всех отношениях, когда тебя все любят, побыть хоть немного Шугар Кейн, без всякой иронии. «Я смогу. Вот, смотрите. Шугар Кейн и без всякой иронии. Мэрилин без слез».
Мужчина в чопорном смокинге слегка наклонился к ней, давая понять, что не расслышал ее слов из-за рева и криков толпы и полицейских свистков. В ответ на что она быстро пролепетала ему на ухо нечто похожее на Да-я-вовсе-с-тобой-не-говорила. Она перестала называть этого мужчину, за которым вот уже несколько лет была замужем, «Папочкой». А нового прозвища или уменьшительно-ласкательного имени придумать как-то не получалось. Бывали моменты, когда она вовсе не помнила его имени, даже фамилии не помнила; пыталась вспомнить или подобрать ему какое-нибудь «еврейское» имя, но в голове все путалось. Еще реже называл он ее теперь «дорогой», «дорогушей», «милой», даже собственное ее имя, «Норма», звучало в его устах каким-то чужим. Однажды она услышала, как, говоря по телефону, он называет ее «Мэрилин», поняла, что и для него теперь она тоже стала Мэрилин. Для Нормы не осталось места. Возможно, она вообще всегда была для него только Мэрилин.
— Мэри-лин/Мэри-лин/Мэрн-ЛИН/- Ее королевская рать!
О Господи, ее так туго вшили в это платье Шугар Кейн, что она едва дышала, оно обтягивало ее плотно, как оболочка сосиску, груди выпирали из низкого выреза, словно полны молока и того гляди лопнут; пышный зад едва касался краешка сиденья (она не могла сидеть в машине нормально, как мужчины, откинувшись на спинку сиденья, иначе бы это платье просто разошлось по швам. Сегодня с утра она не могла заставить себя есть, выпила лишь чашку кофе и проглотила таблетки, а потом, уже в лимузине, торопливо отпила несколько глотков шампанского, заранее припрятанного там, — «Прямо как Шугар Кейн, правда? Ведь шампанское — слабость этой девушки».
Теперь она чувствовала себя прекрасно. Веселые пузырьки танцевали в голове и носу, перед глазами плыло. Она не умрет, еще долго-долго не умрет. Так она обещала Карло, а Карло обещал ей. Если хоть раз всерьез об этом задумаешься, позвони мне. Сейчас же, обещаешь. Телефонный номер Брандо она помнила наизусть. «Только Карло меня понимает. Мы с ним родственные души». Правда, тогда ей не понравилось, что Карло выступил в роли посланца от Близнецов. Ей не нравилось, что до сих пор Карло принадлежит к кругу так называемой золотой молодежи Голливуда. Касс Чаплин и Эдди Дж.!
Привет, переданный тогда Карло, носил какой-то зловещий оттенок, она больше не желала о них слышать. Никто, ни один человек никогда не говорил с ней о них. А сколько людей знали? О Близнецах. О Ребенке…
Но зачем ей сейчас думать о таких неприятных, просто удручающих вещах? Ведь ее муж, интеллектуал еврей, называл все это свинячеством. Да нет, не свинячеством, а ребячеством! Сегодня не тот день. Сегодня у нее праздник. Сегодня вечер триумфа Шугар Кейн. Ночь мести Шугар Кейн. И тысячи, десятки тысяч поклонников, выстроившихся вдоль Голливуд-бульвар и по боковым улицам, пришли сюда не для того, чтобы мельком увидеть проносившихся в машинах партнеров Мэрилин по фильму, К. и Л., несмотря на то что оба они играли замечательно. О, нет, вовсе нет! Все эти толпы собрались здесь сегодня, чтобы увидеть ее, МЭРИЛИН.
Лимузины уже подъезжали к театру Граумана, где должна была состояться премьера, шум стал просто оглушительным, и сердце ее забилось чаще — казалось, прямо по воздуху ей передается единое гигантское сердцебиение толпы. Там и здесь она стала замечать в ней отдельные лица. Не люди, а тролли какие — то, создания, вышедшие из подземелий. Горбатые гномы, нищенки-служанки, бездомные женщины с безумными глазами и соломенными волосами. Те из нас, кого за какие-то загадочные грехи наказала жизнь. Уродливые лица кривые ноги, глаза, мерцающие нехорошим блеском, черные дыры вместо ртов. Она заметила жирного коротышку альбиноса в вязаной шапочке, глубоко натянутой на непропорционально удлиненную голову; разглядела низенького мужчину с молодым бородатым лицом и в блестящих очках — дрожащими руками он поднимал над головой видеокамеру. А у обочины, как в трансе, застыла шикарно разодетая женщина, на голове вздымались клочья выкрашенных в морковно-рыжий цвет волос. У нее были странно выпученные водянистые глаза, и она непрестанно щелкала фотоаппаратом. А рядом вырисовывалось лицо, словно вылепленное из глины или грязи, обвисшее, все в каких-то рытвинах и с крохотным ротиком в форме рыболовного крючка.
Господи, сколько же их!.. И тут вдруг в толпе возникла женщина лет за тридцать, в мужском костюме. Лицо ее показалось таким знакомым — удлиненное, довольно привлекательное, со сверкающими агатовыми глазами вьющимися каштановыми волосами, которые выбивались из-под ковбойской шляпы. Она бешено махала ей рукой. Неужели… Флис? После всех этих лет… Флис? Живая и невредимая? Норма Джин тотчас же очнулась от транса.
— Флис? О, Флис! Стойте, погодите!.. — Норма Джин царапала дверь лимузина, которая была заперта; пыталась опустить стекло, несмотря на все возражения мистера Зет. Возбужденная, она стала перелезать через его костлявые коленки. — Но это же Флис! Флис! Встретимся у входа, жди меня там!.. — Но поздно, лимузин уже проехал мимо.
Итак, ее, как королевскую особу, торжественно доставили на премьеру. Где у входа в кинотеатр сверкало море огней. Где прямо на тротуаре был расстелен алого цвета ковер. Кругом гремели аплодисменты, они накатывались на нее, словно гигантские волны прилива, когда она, махая рукой, вышла из лимузина. Стояла, улыбаясь своей знаменитой улыбкой с ямочками на щеках, а вокруг скандировали:
— Мэри-лин Мэри-лмн! — Толпа ее обожала! Свою Прекрасную Принцессу, которая умрет за них, когда настанет день.
— О, привет! О, я люблю вас! Люблю, люблю, люблю вас всех!
А внутри кинотеатра — еще больше аплодисментов. Мэрилин махала рукой, и посылала воздушные поцелуи, и шла, даже не опираясь на руку своего кавалера, на высоченных каблуках-шпильках, в облегающем, как кожа, платье Шугар Кейн. Мистер Зет в смокинге и сверкающих туфлях из кожи ящерицы взирал на Блондинку Актрису несколько удивленно, но с одобрением; высокий худой хмурый мужчина, остававшийся ее мужем, смотрел на нее с тревогой. Куда делась напряженная, рассеянная, глубоко несчастная женщина, о которой все так беспокоились? О которой ходило по Голливуду столько слухов? Да от нее не осталось и следа! Здесь, перед ними, была «Шугар Кейн», сама суть Мэрилин. В. К. и другие члены съемочной группы, немало настрадавшиеся в борьбе с ней, с удивлением наблюдали за тем, как она пожимает руки, обнимается и целуется, мило и весело улыбается, ведет вполне разумный светский разговор. Они могли поклясться, что такой Мэрилин Монро они ни разу не видели за все время съемок. Боже, как же она мила! Просто великолепна! Нет, я просто потрясен, я пропал! Где были мои глаза? А она тем временем целует других.
