Когда любовник Рослин Гэй Ленгленд одобрительно замечает в ее адрес: «Не нравятся мне эти образованные дамочки! Как приятно встретить наконец женщину, которая уважает мужчин», — Норма Джин только бы рассмеялась этому человеку прямо в лицо. Но Рослин слушает, она польщена. О, какие же глупости говорили мужчины этой Рослин, чтобы польстить, соблазнить или смутить ее! «Знаешь, Рослин, у тебя талант к жизни». «Давай выпьем за тебя, Рослин, за то, чтобы ты всегда оставалась такой!» «Почему ты сегодня такая грустная, Рослин?» «Рослин, у тебя свет в глазах». «Знаешь, Рослин, пора бы тебе перестать думать о том, что можешь переделать мир». О, я могу переделать этот мир! Смотрите и удивляйтесь!
Звонил телефон. Да черт с ним, она не станет подходить. Сейчас она умоется, промоет глаза холодной водой, проглотит одну-две таблетки аспирина. Потом наложит грим, наденет блузку и брюки и очки с темными стеклами и выскользнет из отеля «Зефир» через черный ход. Сначала пройдет через кухню; на кухне у нее работает приятель (она была из тех девушек, которые всегда сумеют подружиться с кем — нибудь из кухонного персонала); и неожиданно появится на съемочной площадке, ну, скажем, в 15.20. Ведь теперь она чувствует себя значительно лучше, силы возвращались к ней, стоило только представить, какие физиономии будут у всех этих типов при виде ее. Ублюдки! (Нет, Кларк Гейбл не в счет, она всегда уважала Кларка Гейбла.) Она превратится в Рослин; вымоет шампунем уложит свои сияющие белокурые волосы; наложит немножко грима, чтобы акцентировать молочно — белую кожу; наденет плотно облегающее белое с вишенками платье с V-образным вырезом. Прекрасная Принцесса в жалком городке, в центре пустыни Невада!
К изумлению всей съемочной группы «Неприкаянных», она закончит первый день съемок и потребует переснять первый эпизод столько раз, сколько надо будет, чтобы добиться совершенства в этой сцене (а она должна сыграть ее перед зеркалом, накладывая грим и разговаривая с подругой, более пожилой женщиной, о своем неизбежном разводе). Она будет делать это до тех пор, пока с нее полностью не спадет личина Нормы Джин и в объективе камеры не появится трепетная, робкая и всепрощающая Рослин. Она произведет на X. глубочайшее впечатление, а ведь он не из тех, на кого легко произвести благоприятное впечатление. Он, X., был так небрежно снисходителен к ней десять лет назад, он, X., ее ничуточки не уважал. Он, X., в глубине души надеялся и ждал (она точно знала это!), что Монро скоро сломается и тогда ее можно будет заменить другой, более сговорчивой актрисой.
— Но Монро лишь одна. Второй такой нет. И этот стервец прекрасно все понимает!
Чудеса на свете все же случаются. Казалось бы, какой штамп, но это истинная правда. Монро опоздала на несколько часов, уже поползли слухи, что ее увезли в городскую больницу (будто бы ночью пыталась совершить самоубийство!), но тут вдруг она появляется, вся такая милая, смущенная и бормочет извинения, и все приветствуют ее радостными криками, несмотря на то что только что костерили эту проклятую сучку на чем свет стоит. Вообще когда приезжает Монро, ты сразу видишь, что никакая она не сучка, просто ею управляют силы природы, что она сама, как ураганный ветер или гроза; ты понимаешь, что она просто находится в плену этих стихий, а потому тебе сразу хочется простить ей все.
Даже ее партнер Гейбл, человек с больным сердцем, сказал, что хоть ему это и не нравится, но он все понимает. И вот Уайти во главе целой команды занялся работой над ней, что очень напоминало воскрешение мертвеца и превращение этой бледной, почти неузнаваемой женщины в Рослин, создание почти что ангельской красоты. Так происходило по нескольку раз на неделе на протяжении всего съемочного периода, возможно, даже слишком часто; и далеко не всегда появление этой сучки приветствовали радостными возгласами, далеко не всегда превращалась эта сучка в сущего ангела. Но достаточно часто.
Что и как удавалось этой штучке Монро передать через объектив кинокамеры — ни один из нас был не в силах толком понять. А уж мы-то на своем веку перевидали немало актеров и актрис, но равных Монро просто не было. Нет, выдавались дни, когда она казалась невыразительной и почти заурядной, не считая ее удивительной лунно-бледной кожи, но затем вдруг она прерывала сцену и просила начать все сначала, как какая-нибудь дилетантка.
Она требовала переделывать большинство сцен, все по новой и по новой, десять, двадцать, тридцать раз; и ты замечал, что одна сцена отличается от другой совсем ненамного. Но потом, постепенно добавляя с каждым разом, Монро все же умудрялась выстроить из этой сцены нечто особенное. И с каждым разом играла все лучше, как, впрочем, и ее партнеры, в том числе и совершенно выдохшийся Кларк Гейбл. Бедняга Кларк, он уже был далеко не молод, у него были проблемы с сердцем и высокое давление, но Монро ни чуточки это не трогало.
Столь же безжалостна была она и к другим людям, особенно — к X., ненавидевшему ее всеми фибрами своей души. Но, возможно, ей лишь мерещилось это — ведь Мэрилин всегда верила в то, что все ее любят. Еще бы, ведь она такая хорошенькая, такая миленькая — как не полюбить несчастную сиротку!
То был девиз Монро, которым она сумела заразить нас всех, так часто его повторяла: Если твоя песенка спета, значит, спета. А если нет — нет. По нашему мнению, это высказывание очень подходило к Рино, городку в штате Невада. И уже казалось неважным, опоздает Монро на работу и насколько именно, приедет ли на съемки одурманенной или рассеянной. Она начинала играть уже на выходе из гримерной, накрашенная и одетая, казалось, в нее вселяется какое-то совсем другое существо. И она становилась Рослин, а разве можно было винить Рослин за разные там выходки Мэрилин?.. Никак нельзя. Да не очень-то и хотелось. И что бы эта штучка ни вытворяла там, перед камерой, видя отснятый материал, ты удивленно таращил глаза и спрашивал себя: Да кто это, черт пробери? Кто эта незнакомка?
Нет, Монро была единственной в своем роде, точно вам говорю.
Но это было до. И то, что должно было случиться, еще не случилось.
В снах наяву, преисполненная надежды и предвкушения, она, босая, поднималась по ступенькам «Капитанского дома». Старые скрипучие полы, окна с перекошенными рамами, а там, за ними — туманно-опаловое небо. Она знала, что этого еще не случилось, потому что ребенок уютно пристроился внутри, прямо под сердцем. В специальном мешочке… или сумочке?., прямо под сердцем. Ребенок еще не ушел, он с ней. Придет день (о, она так ясно представляла себе это!), и ее ребенок станет актером и отправится в одно из таинственных путешествий, порвав со всем, что окружало его в прошлом. Но это случится еще не скоро, в далеком будущем; и эта мысль утешала, не так ли?
Ребенок еще не покинул ее, весь в сгустках и потоках темной крови. Ребенок был размером с небольшую дыньку, «дынька» распирала живот, и ей страшно нравилось его поглаживать. И неким непонятным образом это было связано с моими добрыми чувствами к Рослин фильму, теперь, когда пошла уже третья неделя съемок.
Возможно, то происходило вовсе не в ее сне, а во сне ребенка (ведь младенцы, сидя в животе у матери, тоже видят сны; сама Норма Джин всю жизнь верила в то, что видела сны, находясь в утробе Глэдис!). Вот она вошла в продолговатый и прохладный кабинет мужчины, с которым жила, мужчины, за которым была замужем, который считался отцом ее ребенка, и увидела разбросанные по столу бумаги. Она знала… знала!., что не должна смотреть на эти бумаги, ей это запрещается. И однако, как своенравная непослушная девчонка, все же взяла их и стала читать; и во сне видела эти слова не на бумаге, но произносимыми вслух, мужскими голосами.
