– Как же это?
– Ты меня доведешь, прямо рехнуться можно! Прямо убила бы эту девку, перерезать бы ей глотку, и пускай вся кровью изойдет!
– Ладно, успокойся.
– Пускай они все рожают и пускай тогда сдохнут! Пускай все сдохнут!.
Лаури допил кофе, поставил обе чашки в раковину. Его молчание жгло Кларе щеки.
– Придешь ты на той неделе или нет? – резко спросила она.
– Едва ли.
– Почему?
– Есть разные дела.
– А когда будешь учить меня читать?
– Когда-нибудь потом.
– Ты на меня злишься?
Лаури закурил еще одну сигарету.
– Ты просто ребенок, сама не понимаешь, что говоришь. Я не могу относиться к тебе серьезно.
– Тогда дай мне денег. Мне нужны деньги, – в сердцах сказала Клара.
– Дам немного.
– Потому что мне надо. Надо!
– Успокоишься ты наконец?
Клара отвернулась. Щеки жгло как огнем.
– Одуреешь с тобой, – горько сказала она. – Я все время про тебя думаю, а как ты придешь, совсем дурею… если б нам не разговаривать, я бы тебя любила и не думала про это, ты только будь со мной, я все для тебя сделаю… а как ты начнешь говорить всякое, ну прямо не могу, прямо тебя ненавижу, весь век это буду помнить, до самой смерти… как я тебя ненавижу…
– Что же ты будешь делать?
– Ничего. Ничего я тут не могу, – отрезала Клара. Черт, на мне новое платье, а ты будто не видишь, ни словечка не сказал. А теперь оно уже все мокрое и мятое.
– Чересчур коротко.
– Чересчур коротко! Все шлюхи, с кем ты спишь, такие носят, и ничего… а мне нельзя…
– Клара, молчи.
– Не могу я молчать. Я всю неделю сама с собой разговариваю перед зеркалом, чтоб тебя получше уговорить.
Лаури расхохотался.
– Я его сниму, – сказала Клара. – Оно все мятое.
Она швырнула платье на кровать. Остановилась в сорочке посреди комнаты и заявила:
– Вот захочешь когда-нибудь меня любить, а я скажу – пошел к чертям. Вот что я сделаю. Я тогда буду замужем и пошлю тебя ко всем чертям.
– Сколько стоят золотые рыбки?
– А?.. Не очень дорого. Только надо еще стеклянный ящик. И туда морской травки и рыбьего корму.
– Это все в магазине стандартных цен?
– Где ж еще?
– Если тебе скучно, купи себе золотых рыбок. Я не хотел над ними смеяться.
Кончиком босой ноги Клара тронула ногу Лаури. Посмотрела на него и медленно, застенчиво улыбнулась.
– Я вчера вымыла голову, нарочно для тебя. Я хорошенькая, я знаю. Я ж вижу, как люди на меня смотрят. – Она села на кровать напротив Лаури, изогнулась, наклонилась и поцеловала его. Время замедлилось, стало так хорошо, и непременно надо было запомнить эти медленные и сладкие минуты, ведь этого ей должно хватить, пока он не придет опять. Она обвила руками его шею, прижалась щекой к его щеке.
– Придешь на той неделе? Ну пожалуйста!
– Не знаю.
– А читать поучишь?
Спиной, обнаженной кожей она ощутила его ладони. Оттого что между ними все так долго было словно тугая струна, Клара вдруг устала, даже спать захотелось; она ткнулась лицом ему в грудь, в рубашку.
– А если я приду на той неделе, ты опять будешь меня пилить? – сказал Лаури.
– Чего? – сонно спросила Клара.
– Если мы куда-нибудь поедем и я ненадолго отлучусь, опять будешь меня пилить?
– Не буду.
– Не будешь?
– Нет.
– Будешь помнить, что я тебе друг?
– Да.
– И хватит с тебя? Ни с кем крутить не станешь?
– Нет, Лаури.
– Не станешь ворчать – мол, все не так, все не по мне?
– Не стану, Лаури.
Когда он ушел, она подсела к зеркалу и снова разыграла для себя этот разговор. Голова была мутная, тяжелая; она так вымоталась, будто спорила с Лаури несколько часов подряд. Все тело тупо ныло. Клара закрыла глаза и стала вспоминать, как поцеловала его. И как он потянулся и поставил чашки в раковину. И как вел ее к машине, когда она расплакалась над той кошкой… кажется, он обнял ее за плечи? Вроде да. И как он барабанил пальцами по баранке.
– Ничего, когда-нибудь я с ним сквитаюсь, – сказала она вслух.
3
От волнения Клару поминутно бросало в дрожь. Соня стояла перед узким, в желтых пятнах зеркалом, приделанным изнутри к дверце стенного шкафа, ее голова и плечи не совсем заслоняли отражение Клары.
– А вдруг он придет, не застанет меня и уйдет? – сказала она. – Вдруг я не успею вернуться?
Соня причесывалась. Она была рослая, крепкая, темные волосы, оливково-смуглая кожа; сразу видно было, какие у нее сильные руки и плечи, сила эта чувствовалась даже в нетерпеливых взмахах щетки. Порой она немного отодвигалась, и тогда в зеркале сияли светлые волосы Клары. Она смотрела на себя, даже когда Соня заслоняла зеркало. Стояла очень прямо и совсем тихо, приоткрыв рот, едва дыша. Они собирались на свадьбу Кэролайн и обе уже принарядились. От их высоких каблуков и ярких платьев чердачная каморка стала на себя не похожа, будто все в ней перевернулось вверх дном; остро и приторно пахло духами.
– Не станет ждать, так черт с ним. Больно много о себе воображает, – заявила Соня с видом многозначительным и в то же время рассеянным, как у всех женщин, когда они смотрятся в зеркало.
Весна подходила к концу, было уже совсем тепло. Клара неотрывно смотрела прямо в глаза своему отражению. Зеркало было кривовато, но она этого не замечала. Она думала об одном: сегодня придет Лаури, обещал прийти, и она утром проснулась в уверенности, что он придет, да, да… больше он не обманет, раз обещал. Она смотрела на себя в зеркало, и кровь быстрей бежала по жилам.
– Может, он удивится, куда это я ушла, – сказала она.
– Ты же оставила на двери записку, и ладно.
– А он удивится, почему я его не дождалась…
– Ну и черт с ним. – Соня придвинулась ближе к зеркалу, повернула голову вправо, влево, окинула себя оценивающим взглядом. Ей минуло семнадцать, а казалось, что больше, так недовольно были надуты ее губы и сдвинуты брови. И неожиданная улыбка этих ярко накрашенных губ всегда удивляла. – А нашей Кэролайн здорово повезло, верно?
– Да-а, – мечтательно сказала Клара. И провела рукой по волосам. Она была в перчатках, в белых перчатках. Вдруг заметила их в зеркале и чуть не ахнула – даже странно смотреть, будто они краденые. Все, что на ней надето, кроме туфель, – чересчур яркое голубое платье, украшения в оправе поддельного золота, искусственный жемчуг на шее, – все куплено было в том же магазине стандартных цен, где она работала уже два года. – А я все думаю про Лаури…
