— Да, — кивнула Маринка. — Но действительно странно. Директор банка, поющий Визбора. По сегодняшним меркам это нонсенс.
— Просто он уже настолько богат, что может позволить себе быть тем, кем хочется, — тихо сообщил Мишка. — Ты бы посмотрела на него пару лет назад. Еще шампанского?
— «Он утром проснулся, достал сигарету и комнату видел сквозь сон, — пел тем временем бородач. — Губною помадой на старой газете записан ее телефон…»
— Знаешь, у меня сумасшедшая идея, — прошептал нетвердо Мишка. — Полетели на юг, а? Прямо сейчас. Возьмем такси и в аэропорт. Сядем в самолет, два часа — и мы в Крыму. Говорят, море еще теплое. Можно купаться. Маринка едва заметно усмехнулась. Мишка был странным влюбленным. Доисторическим. Таких, наверное, осталось два на миллион. Розы и кофе в постель по утрам. Он старался сделать каждый день необычным, запоминающимся. Легко, с улыбкой, совершал сумасшедшие глупости. И не только когда выпивал. Чаще как раз наоборот.
— Нет, Миш, — Маринка сжала его ладонь. — Не могу.
— Почему? Он уже загорелся. Нельзя сказать, что идея была плохой. Но Маринка понимала: сейчас решения принимаются под воздействием алкоголя. Можно легко сделать что-то такое, о чем впоследствии придется сильно пожалеть. Неисповедимы пути господни.
— Мне на работу нужно. Я же говорила.
— Да брось ты эту работу, — горячо зашептал Мишка. — Нет, серьезно. — Разговор принял опасное направление. Единственным поводом для разногласий в их безоблачной жизни была именно Маринкина работа. — Ну зачем тебе вся эта головная боль?
— Миш, не надо, ладно? — попыталась предотвратить рецидив Маринка. — Мы уже обсуждали данный вопрос.
— Знаю, знаю. Когда Мишка выпивал больше определенной дозы, из него, как из рога изобилия, начинали сыпаться различного рода грандиозные идеи. И, если идеи эти отвергались — независимо от того, обоснованно или нет, — он становился агрессивным и дико высокомерным. Единственное утешение — происходило подобное не слишком часто.
— Сейчас опять начнется вечная песня о независимости, да? — Мишка скривился. — Чем измеряется твоя независимость? Деньгами? Я лично буду платить тебе вдвое больше, чем ты получаешь на этой своей работе! — последнее слово он выдохнул едва ли не с презрением. — Или тебя помимо денег волнует что-то еще? Вот этого ему говорить не следовало. Год назад, когда Мишка предложил ей переехать жить к нему, Маринка поставила условие: аспекты ее работы обсуждению не подлежат, в том числе и нравственные. Она знала, что многие относятся к сексу по телефону примерно так же, как к проституции, хотя ничего общего тут не было. Тем не менее на своей работе Маринка научилась воспринимать многие вещи более терпимо. Ту же проституцию, кстати говоря. Тогда Мишка согласился, и ей казалось, что он все понимает правильно. Но потом разговор о ее работе стал «всплывать» все чаще и чаще. В основном, конечно, после застолий. Мишка то ли ревновал, то ли подозревал ее в чем-то.
— Если ты немедленно не прекратишь этот разговор, я уйду. Маринка изо всех сил старалась сохранить самообладание.
— Думаешь, я не знаю, чем вы там занимаетесь? — продолжал упрямо талдычить свое Мишка. — Я все знаю. Все. Поэтому ты и ехать не хочешь! Обычный пьяный треп. Хотя от этого он не становился менее обидным. Маринка подхватила сумочку, поднялась.
— Мне пора. Мишка смотрел на нее снизу вверх, и в глазах его плавала дурная пьяная муть. Хорошо еще, что застолье в самом разгаре, никто не обращал на них внимания, не прислушивался к разговору. Пирушка достигла той стадии, когда каждый был занят собой и ближайшими соседями. Поэтому данный конфликт останется достоянием только двоих. Маринка не любила выносить сор из избы. Она прошла к выходу. В операционном зале горел ночной свет. Двое камуфлированных охранников трепались у дверей с директорскими телохранителями. Вряд ли они сильно радовались вечеринке. Чем дальше начальство, тем спокойнее. Маринка кивнула им, улыбнулась, хотя на душе у нее было погано. Стряхни смурь, подруга, сказала она себе. Необходимо настроиться. Клиенты не виноваты в том, что у тебя проблемы. Они платят деньги и вовсе не горят желанием беседовать с выжатым лимоном вместо женщины. Итак, улыбнемся. Плевать нам на ублюдочные коленца судьбы. Покажем «фатуму» фигу. Здоровенный такой кукиш. Суперкукиш. Кукиш-гигант. И скажем: «На-кася, выкуси». Чтобы понял: тут ему не светит. Зубы обломятся. Мы все равно сильнее, верно, подруга? Итак, переоденемся, приведем себя в порядок, выпьем кофейку — и вперед. Нас ждут трудовые подвиги! На улице было прохладно. Осенний ветер легко выдул из головы хмель. Маринка вдохнула полной грудью и шагнула в ночь. Фонари щедро изливали оранжево-сочный свет. На голых ветвях деревьев горели золотые нити иллюминации, что несколько сглаживало впечатление массового сиротства тополей. В ответ на поднятую руку причалило к бровке тротуара такси с веселым огоньком на крыше. Маринка забралась в салон.
* * *
Боря проснулся от сладкого томления в груди. Пробуждение всегда давалось ему непросто. Он боялся услышать звуки прошлого и поэтому позволял себе несколько минут полежать с закрытыми глазами. Чтобы окончательно прийти в себя и убедиться: ему уже нечего бояться. Роясь в памяти, червивой, зиявшей черными дырами, Боря скользил по прошлому, приближаясь к тому дню. Самое яркое воспоминание детства, подчинившее себе все последующие годы Бориной жизни. Он помнил висящие в воздухе хлопья табачного дыма, омерзительный запах кипятящегося белья и тусклую вонь, идущую от засаленной обивки раскладного дивана. А еще он помнил запах алкоголя и пота, слышал нестройный гул голосов и густой, как сметана, смех. Сквозь щель между дверью и притолокой пробивалась узкая полоска света, в которой клубился душный дым. Звенели вилками по тарелкам. Ржали громко, в голос, усердно бряцали на ненастроенной дешевой гитаре. «По ту-ундре-е, по железной доро-оге-е…» С тех пор Боря ненавидел застолья, не ходил в рестораны, не выносил людных мест. Гул голосов, звон вилок и железное дребезжание гитарных струн вызывали у него неприятные ассоциации. В такие моменты он вновь ощущал себя маленьким перепуганным мальчиком, лежащим в темноте комнаты, сочащейся страхом. Тогда ему казалось, что от этого безграничного страха можно спрятаться, накрывшись одеялом по самую макушку, но, как выяснилось, это не спасало. Ни капельки. Боря резко открыл глаза и сел. Довольно. Все уже в прошлом. В далеком-далеком прошлом. Он абсолютно не помнил, куда положил вещи, хотя по опыту знал, что чаще всего они отыскиваются в шкафу. Бытовая рассеянность была для него нормой. Одежда мало интересовала Борю. Тем более что в связи с его «специфической деятельностью» вещи приходили в негодность слишком быстро. Оставив этот вопрос на потом, Боря направился в ванную. Обстоятельно умывшись и почистив зубы, пригладил мокрыми ладонями короткие волосы. В зеркале маячило размытое цветное пятно — его, Бори, лицо. Он был страшно близорук и, выходя на улицу, надевал очки, предпочитая их самым лучшим контактным линзам. Вернувшись в комнату, Боря первым делом полез в шкаф. Так и есть: джинсы, рубашка, свитер — все здесь. На нижней полке. Одевшись и подхватив со стола футляр для очков, он прошлепал в коридор. Натянул кроссовки и мешковатую кожаную куртку. Абсолютно не запоминающаяся одежда, делающая безликой внешность ее носителя. Оставались «рабочие детали туалета», а именно плащ-дождевик, резиновые перчатки и нож, но они были спрятаны совсем в другом месте. Боря не носил их домой. Однако вовсе не из соображений безопасности. Просто, когда придет время, все должны безоговорочно поверить: убийца тщательно заметал следы. Пока же… Он осторожно приоткрыл дверь и несколько минут стоял, прислушиваясь к тишине, царящей на лестничной площадке. До определенного момента никто не должен его видеть. Убедившись, что в подъезде никого нет, Боря выскользнул за дверь и аккуратно прикрыл створку. Кроссовки скрадывали его шаги. Спустившись на первый этаж, он оглядел улицу через стекло подъезда. Мимо прошла женщина с сумкой. Какой-то парень, беседуя сам с собой, нырнул в закуток, над которым красовалась вывеска: «Пункт обмена валюты». Чуть поодаль, слева, у овощной палатки, собралась короткая очередь. Боря несколько раз вздохнул, успокаивая дыхание, открыл дверь и вышел на улицу. От подъезда он решительно зашагал вправо. Может быть, в очереди стоит и кто-нибудь из жильцов их подъезда. А народ-то нынче любопытный и злой. Привыкаем потихоньку к капиталистическим джунглям, подумал Боря, засовывая руки поглубже в карманы и поднимая воротник. Он свернул за угол и перевел дух. Не потому, что боялся, просто не хотел торопить события. Все должно выглядеть безупречно. Чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения в подлинности происходящего. Боря принялся насвистывать замысловатую мелодию, так, насвистывая, подошел к припаркованной неподалеку машине, отключил сигнализацию и забрался в салон.
