— Ничего, догоним, — произнес кто-то незнакомый.
— А второй куда делся? — поинтересовался следующий. Его я тоже не узнал. — Ты вроде говорил, что их должно быть двое. Может, тоже с балкона сиганул?
— Может. А может, и не было его. Это мы думали, что их тут двое. Вполне мог оказаться и один.
— Блин, мужики, так нельзя. То двое, то один. У вас семь пятниц на неделе.
Пронесло, подумал я. Слава Богу, никому из них не пришло в голову перегнуться через перила и заглянуть на нижний балкон. Внизу заурчала въезжающая во двор машина. Скрипнули тормоза. Может быть, кто-то из жильцов догадался вызвать милицию? Только бы не „мои“ хозяева. Не стоило мне сейчас попадать в милицию.
Я с трудом поднялся и подергал балконную дверь. Заперто. Выбить стекло? Акробатический этюд Олега мне, пожалуй, повторить не удастся. Значит, придется бить стекло. Я нащупал в кармане пачку купюр, вытащил одну. Будем по крайней мере честными.
Прямо надо мной хлопнула дверь. Эх, была не была! Натянув потуже рукав плаща, я что было сил саданул локтем в стекло. Оно треснуло и осыпалось на кафельный пол. Никогда не думал, что разбитое стекло производит СТОЛЬКО шума.
— Эй! Второй этажом ниже! На балконе! — заорали сверху.
Вот попал, так попал. Значит, не все ушли, кто-то остался. Я лихорадочно просунул руку в комнату и принялся поворачивать запорные рукояти. Торопился, порезался осколком, но зато с замками справился в рекордный срок. Пронесся через квартиру как метеор, бросил купюру на кухонный стол, врезал изо всех сил ногой по крюку, удерживающему дверь черного хода. Тот как будто прирос. Еще разок, с футбольным замахом. Крюк вылетел из петли словно снаряд, описал круг и взрезался в стену, сбив кусок краски. Я ударил плечом в дверь, выскочил на лестницу и помчался вниз, перепрыгивая сразу через три ступеньки. А следом уже громыхали шаги. И казалось мне, что, кроме этого дробного топота, других звуков в природе не существует. И я бежал от своих линчевателей, обуреваемый только одним чувством — всепоглощающим, безграничным ужасом. Это был ужас гонимого животного. Зверя, со всех ног удирающего от настигающей его стаи волков.
Затрещали выстрелы. С визгом застучали о ступени пули, вышибая крохотные осколки. Я шарахнулся к стене и побежал, молясь только об одном — не споткнуться, удержаться на ногах. Врубился всем телом в дверь и вылетел на улицу. Помчался мимо служебного входа в магазин, мимо череды машин и подъездов, мимо окон, из которых, как театральные зрители из ложи, выглядывали жильцы. И сквозь монотонный, набатный гул в ушах вдруг услышал, как ревет, набирая обороты, за спиной автомобильный двигатель, а за домами воет милицейская сирена.
— Стой! — закричали где-то позади. — Стой, стрелять буду!
Был ещё хлопок выстрела и подворотня, стены которой как-то подозрительно раскачивались, словно хотели упасть и придавить меня к мокрому асфальту. И проспект, маячащий пестрыми эмалевыми росчерками в полукруглом арочном проеме. А потом появился Олег. Он протягивал руку и что-то кричал мне в лицо. Но вот что, этого я уже не слышал».
* * *
— Через две минуты, — сказал посредник, выкладывая на стол сотовый телефон.
— Он не опаздывает? — спросил Тонколицый.
— Никогда. Всегда звонит минута в минуту, — торопливо пробормотал посредник.
Теперь, когда договоренность с недавними жертвами была достигнута, он очень старался продемонстрировать собственную ценность. В принципе, для исполнителей смысл его присутствия исчерпывался звонком заказчика. Дальше перебежчик становился обузой. Его спокойно могли убить, немного потеряли бы. Это посредник понимал.
— Как он тебя нашёл? — спросил Молчаливый.
— Позвонил. Сказал, что слышал обо мне. Предложил работу. Я согласился.
— Давно занимаешься этим делом?
— Таким? Ни разу не занимался. В основном передаю деньги. — Посредник закурил, отметив, что пальцы у него ходят ходуном. — Знаете, если кому-то не хочется рисковать или светиться, на «стрелку» берут меня. Я отношу деньги или товар. От машины до машины, от машины до квартиры, от квартиры до машины. По-разному.
— Если что-то срывается, первая пуля — твоя, — констатировал Киноактер. — Опасная работенка, к тому же пыльная. И сколько за неё платят?
— Все зависит от степени риска. В среднем пятнадцать процентов.
— Негусто, — покачал головой Киноактер.
— На хлебушек с икоркой хватает. И на коньячок остается. И даже на чёрный день получается откладывать.
— А сколько обещал заплатить заказчик за наши головы?
— Пол-«лимона». Но это за всё.
— Что-то дешево они нас оценили, — повернулся к остальным Киноактёр. — А, мужики? По-моему, наши головы стоят дороже.
В этот момент зазвонил телефон. Тонколицый потянулся, кивнул посреднику:
— Ответь.
— Понял. — Посредник торопливо схватил трубку, пролепетал: — Алло? — и тут же передал телефон Тонколицему.
— Ты всё сделал? — услышал тот спокойный мужской голос.
— Во всяком случае, он попытался, — ответил Тонколицый.
Несколько секунд на линии висело молчание, затем заказчик поинтересовался:
— Кто это?
— Один из тех, кого ты приказал убить.
— Вот как?
— Да вот так уж.
— Акции у вас?
— Конечно, у нас.
— Чего ты хочешь?
Тонколицый вслушивался в голос и пытался представить себе говорящего, ловил нюансы интонации, манеру произношения отдельных звуков и сочетаний, тембр.
— Поскольку ты первым нарушил наше соглашение, мы оставляем за собой право изменить условия.
— Что ты имеешь в виду?
— Сумму гонорара. Тебе придётся заплатить штраф.
— Разумно. И каков же размер штрафа?
— Вдвойне.
— Двадцать миллионов долларов? — Заказчик хмыкнул, подумал секунду, спросил: — А вы не боитесь?
— Чего?
— За такие деньги я могу нанять целую армию надёжных ребят.
— Одних ты уже нанял. И где они теперь?
— Вы устранили всех?
— Почти всех. Один еще жив. К тому же нужные тебе акции до сих пор у нас.
— Вы не сможете их сбыть.
— Верно, но мы можем их сжечь. Или пропустить через измельчитель бумаг. Восемьдесят миллионов долларов — слишком большая сумма, чтобы рисковать.
— Разумно. Когда вы хотите получить деньги?
— Чем быстрее, тем лучше.
— Надеюсь, вы понимаете, чтобы собрать двадцать миллионов наличными, понадобится время.
— Сколько?
— Минимум день.
