Она готовилась к его возвращению. Заслышав малейший шум, она набирала полную грудь воздуха и снаряжала себя ко лжи, но когда он в самом деле встал в дверях кухни, это произошло в полной тишине, и Констанс, развернувшись, содрогнулась при виде истекающей дождевыми каплями фигуры. Он возложил руки ей на бедра.
— Ах, так это ты ныне у печи? Куда же делась Нора?
Ложь сцепила рот Констанс изнутри своими шипа стыми членами.
— Она, я послала ее найти… Ей стало скверно, вдруг заявило о себе ее здоровье.
Констанс осознала удовлетворенно, что для мужчины, даже медика, известие о недомогании женщины есть действенный отвращающий талисман, таинство за пределами поверки, приглашение самцу отступиться, сохранив лицо.
Джозеф вряд ли сказал ей хоть пару слов, поглотив без недовольства пищу, кою она приготовила столь скверно. Ангелика, обрадовавшись новизне ужина в компании родителей, задавала отцу вопрос за вопросом, в любых пропорциях смешивая детский лепет и эксцентрическую взрослую болтовню:
— Папочка, почему крокодильчики плачут?
Он притворялся, будто находит в речах дочери развлечение, вопрошал ее ответно, разъяснял науку сохранения льда в разгар лета, склонял дитя посредством череды примеров к обсуждению под своим водительством любимой темы: как именно звери обращаются в других зверей на протяжении столетий.
Он не расспрашивал ни о «летающем человеке», ни о напастях, занимавших Констанс утром, ни о здоровье Ангелики. Он не спрашивал, нездоровится ли Констанс, встревожена ли она ужасной ошибкой прошлой ночи.
Он замечал лишь то, что ему угождало, а прочее отбрасывал.
При всяком шорохе Констанс искала взглядом Нору с ее спасительницей, однако те не явились ни во время трапезы, ни когда Констанс, убрав со стола, трамбовала угли в печи и предсмертная июньская пепельность покинула небо, подгоняемая зелеными тучами и припадочным дождем, что нервически бичевал оконные стекла.
Наверху Констанс медлительно купала гребень в Ангеликиных кудрях, меж тем девочка жалась к материнской ноге; ночные страхи принуждали ее вернуться под защиту матери. Но затем появился Джозеф.
— Почитать тебе на ночь? Мы можем дать твоей матери отдохнуть.
— Ты, вероятно, утомился, любимый мой. Ты не должен ее развлекать.
— Ты тоже останешься со мной? — вопросила свою мать Ангелика.
— Навряд ли это необходимо, — повелел он. — Отпусти свою мать.
Ангелика выскочила из кровати, упала на четвереньки, подобно кошке, замотала головкой, осматривая свое скромное книжное собрание.
— Мамочка, ты навряд ли необходима, — пропела она. — Папочка будет читать.
Сделавшись изгнанницей, Констанс ждала на ступеньках. Нора по-прежнему не возвращалась.
Констанс не могла рисковать, предпринимая действия, кои ночной порой могли приманить это, ибо ее роль ныне прояснилась: зло конечно же было вызвано слабостью Констанс, оно овеществлялось в образе этой слабости и уязвляло дитя ровно настолько, насколько оступалась мать. Она ни на миг не должна пребывать в состоянии, кое способно воспламенить Джозефа.
Спустя несколько минут она заслышала минорный напев Ангеликиных сетований, затем — плавную мелодию прельстительных уговоров. Джозеф в ответ говорил слишком тихо, Констанс не разбирала слов, и через некоторое время за мягким хныканьем Ангелики последовало явление Джозефа в дверном проеме. Коридорная люстра освещала половину его лица, и он загасил ее.
— Поторопись наверх, — обрушился он на Констанс, шагнув мимо. Ангелика закричала:
— Папочка! Вернись!
— В чем дело? — спросил он с лестницы.
— Я напугалась.
Джозеф потряс головою и продолжил свой путь.
— Внезапная темнота, Джозеф. Порицать дитя не за что.
— Я ее не порицаю. Она ребенок. Но и поощрять ее я не намерен.
Заслышав удаляющиеся шаги, Ангелика принялась звучно реветь и звать мамочку. Он сказал, не обернувшись, дабы взглянуть вниз:
— Полагаю, ты ей поблажишь.
Ангелика вопила:
— А если бесы поранят меня, пока я сплю?
Шумно разразившись сардоническим выдохом, Джозеф посмеялся над дочерью, что молила своих охранителей о защите. Дети, коих взрослые предают на растерзание кошмарам бытия, не должны возражать.
— Я НЕ ОСТАНУСЬ ОДНА! — закричала Ангелика.
— Вероятно, я могу хотя бы несколько минут посвятить ее успокоению, — предложила Констанс.
— Какая чепуха. А ведь все из-за тебя.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мамочка, иди сюда!
— Я вернусь во мгновение ока, любовь моя, — сказала она Джозефовой спине.
Его ответ сплыл вниз по черной лестнице:
— Это ты всему причиной.
Два личика, Ангелики и принцессы Елизаветы, съежились до единого, прижавшись одно к другому в серебряном сиянии, кое источал вызревающий месяц.
— Пожалуйста, мамочка, — всхлипывала Ангелика.
Когда чуть погодя Джозеф низошел с ледяным: «Ты в самом деле не идешь?» — она ответствовала:
— Я опасаюсь, что Ангелика капельку перевозбуждена, любовь моя, той книгой, кою ты ей читал. Я посижу с нею еще немного.
Он уступил, будучи разъярен до бессловесности.
— Ты видела летающего человека, мамочка? — спросила Ангелика, когда пришло утро.
Констанс преподнесла ей полуистину, дабы утешить их обеих:
— Нет, моя любовь. Я полагаю, он не придет, если я останусь и буду смотреть за тобой.
XVI
— НАБЛЮДАЛИСЬ ГОЛУБЫЕ ФАНТОМЫ, МОЯ дорогая? — Джозеф поднес к губам чай, заваренный ею в затянувшееся отсутствие Норы этим утром.
Муж не дотронулся до жены, потому и Ангелику ничто не обеспокоило. Ему это было неведомо. — Сколько-нибудь вампиров? Изыскался ли повод почивать еще одну ночь вдали от положенного места?
— Я приношу извинения, — ответила она. — Конечно же я намеревалась быть рядом с тобой, однако дитя серьезнейшим образом захвачено в плен страхами.
Безосновательными, я разумею.
— Всяческое поведение такого рода, твое наравне с поведением нашей дочери, усугубляет мою тревогу касательно ее просвещения. — Так покажи ей свою прекрасную лабораторию, подумала Констанс. Она просветит Ангелику на твой счет куда как выразительно. — Ты окажешь мне услугу, последив за своим языком, — длил он речь, — ибо решение по этому вопросу принимать не тебе. Она приступает к занятиям у мистера До усона в первый же понедельник. Частностями я озаботился самолично.
— Разумеется. Как ты посчитаешь нужным.
— Что до тебя, ты не станешь будущую ночь бродить по дому. Отныне этому положен конец.
