— И в итоге что с ним случилось? — из вежливости
поинтересовался Маркиз. — Потому что с вами, как я вижу, все в порядке.
— Попал под машину, — бестрепетно сообщила
консьержка. — Под мусоровоз.
— А каких-то конкретных фактов об этой семье вы не знаете? —
зашел Маркиз с другой стороны. — Какие у них были отношения, и все такое…
— Плохие, — не задумываясь выдала дама. — А у
кого они хорошие-то? Вот у меня с моим мужем, покойником…
Леня понял, что ничего конкретного здесь не узнает, и сделал
следующий шаг:
— А вы знаете их домработницу?
— Александру-то? — На лице консьержки появилось
презрительное выражение. — Ну знаю… да только ничего в ней нету
интересного! Нестоящая особа! Никогда не остановится, не поговорит со мной…
больно уж много о себе воображает!
— А сейчас она дома? Или после смерти хозяйки
уволилась?
— Чего это она уволилась? — Консьержка недовольно
фыркнула. — С таких денег кто же по своей воле уйдет?
— Так, значит, дома?
— Нет! — Дама, похоже, начала сердиться. — В
химчистку ушла! Вот буквально пять минут назад, как раз когда передача
началась! Ой, я же из-за вас все пропустила!
— Химчистка где? — коротко осведомился Маркиз.
— Да рядом тут, в торговом центре.
— Александра как выглядит? — рявкнул Леня, потеряв
терпение. — Молодая, старая?
— Средних лет, — консьержка от растерянности
отвечала толково, — помоложе меня будет. Вида неказистого, волосы серые,
сама бледная, одета кой в чем. Пальто такое, цвет ББ…
— Какой? — удивился Маркиз.
— Бывший бордо! — отрезала консьержка. — Сами
увидите! — И она отвернулась к телевизору, давая понять, что разговор
окончен.
Леня выскочил из подъезда и понесся в сторону торгового
центра, где находилась химчистка. Консьержка не обманула: очень скоро он увидел
впереди сутулую фигуру с большим пакетом в руках. Пальто и правда когда-то было
бордовым, однако от долгой носки выгорело и вылиняло, и теперь на нем были
сизые проплешины, а чернобурка на воротнике лезла едва ли не клочьями.
Все сходилось — и жуткое пальто, и неказистый внешний вид,
только волос не было видно под свалявшейся вязаной шапкой фасона «мечта
мигранта».
Леня в раздумье двигался следом за домработницей Окуня,
прикидывая, как бы с ней познакомиться поближе и приватно побеседовать. Как
только он увидел ее, то сразу понял, что с этой женщиной все его обычные номера
не пройдут. Тетка была в самом неудобном для общения возрасте.
Молодую девицу Маркиз разговорил бы без труда: как уже не
раз было замечено, его обаяние безотказно действовало на продавщиц магазинов
косметики и парфюмерии, официанток маленьких кафе, сестричек в регистратуре
районной поликлиники — словом, тот контингент, из которого в советские времена
набирали участниц в популярную передачу «А ну-ка, девушки!».
Женщины за тридцать тоже не были обойдены Лениным вниманием,
но — странное дело! — отчего-то поддавались на его обаяние только особы
интеллигентные, с высшим образованием — искусствоведы, библиотекари, музейные
работники, если преподаватели высших учебных заведений, то обязательно
остепененные или уж на худой конец аспирантки. И даже была одна женщина —
доктор биологических наук.
Домработница Александра являлась овощем не из этого огорода.
По прикидкам консьержки, было ей лет сорок пять, а со спины так и все
пятьдесят, вряд ли на нее произвели бы впечатление Ленина обаятельная улыбка и хорошие
манеры.
Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. Какой-то
ненормальный велосипедист — из тех, кто не может расстаться со своим
двухколесным другом даже ранней весной — проехал по лужам, Александра с визгом
шарахнулась в сторону, поскользнулась и с размаху плюхнулась в грязный сугроб.
— Ах ты, паразит! Чтоб тебя! — закричала она, но
парня уже и след простыл.
— Вы не ушиблись? — Леня был уже тут как тут и
подавал женщине ее пакет.
Она ощупала руки-ноги и поднялась. Все было цело, даже
пальто не слишком запачкалось, а может, на нем уже было не видно.
Леня подал ей утерянную перчатку и явно не спешил уходить.
Консьержка и тут не подвела, она была бы прекрасным свидетелем: обрисованный ею
портрет полностью соответствовал оригиналу. Лицо Александры было бледно, жидкие
волосы мышиного цвета уныло свисали на щеки. Глаза смотрели тускло.
— Чего надо? — спросила домработница, с
подозрением уставившись на Леню.
— Поговорить, — честно ответил он, — насчет
хозяйки.
— Из милиции, что ли? — В глазах Александры еще
больше прибавилось недоверия.
— Не-а! — безмятежно ответил Леня. — И не из
газеты.
— А кто тогда?
— А вам не все равно? Побеседуем приятно за чашкой кофе
и расстанемся, довольные друг другом.
— Не получится, — Александра неприязненно
отвернулась, — вы мне не нравитесь.
— Ну, дорогая моя, — Леня развел руками, —
если вы будете так рассуждать… Нравится — не нравится, это забыть надо, когда
делами занимаетесь!
— Какие это у нас с вами могут быть дела? —
искренне возмутилась Александра.
— А вот какие. — Леня решил не тратить времени зря
и показал ей самый краешек тысячной купюры. — Я вам предлагаю хорошие
деньги в виде оплаты информации. Если мало — скажите, прибавлю, но в разумных
пределах.
— Не пойдет, — буркнула Александра и подхватила
свой пакет, собираясь идти, — мне твои деньги не нужны.
— Что, — рассердился Леня, — так много в
домработницах гребете, что уже и деньги не нужны? Только чего тогда в таком
пальто ходите жутком? Лошади испугаются!
— Что же мне, в хорошем на работу таскаться? —
рассердилась в ответ Александра. — Не напасешься…
Она резко шагнула в сторону, снова поскользнулась и упала
бы, если бы Леня не подхватил ее под руку.
— Ладно, хоть до химчистки вас провожу, а то еще
руки-ноги поломаете, — примиряюще сказал он.
Александра ничего не сказала, но руку не вырвала.
— Денег, говоришь, много, — ворчала она себе под
нос, — небось наша консьержка наболтала? Противная она баба, до всего есть
дело! Особенно любит чужие деньги считать!
Маркиз промолчал, однако не мог не согласиться с таким
определением.
— Что, мало хозяйка платила? — посочувствовал
он. — Зачем же вы теперь-то горбатитесь, когда ее на свете нет.
Увольнялись бы, да и дело с концом!
— Ага, как же, уволишься тут, когда они мне двадцать
две тысячи задолжали!
— Да неужто? — притворно ахнул Леня.
— Она, Ритка-то, все говорила: «Потом, потом, у мужа
получишь, а у меня денег нету». А этот теперь свое завел: «У меня такое горе,
жену убили, а ты со своими деньгами лезешь!» А я-то при чем?
